Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)
Шрифт:
Увидев это, братия взмолилась:
– Пощади его, добрый паломник! Он всегда буянит, когда напивается!
– Что за безобразный шум вы подняли? – отозвался Бэнкэй. – Есть ведь такое старинное правило: ежели буянит спьяну паломник, его усмиряет монастырская братия, а ежели напивается кто из братии, его усмиряет паломник. Не бойтесь, до смерти я его не убью!
С этими словами он раскачал Кайэна и, сказавши: «Эйя, ну-ка!», зашвырнул его на крышу молитвенного зала в три человеческих роста. Кайэн не удержался на покатой крыше, скатился и тяжело
А дальше случилось вот что. Ведь Бэнкэй зашвырнул Кайэна вместе с головнёй, и головня эта застряла на крыше. Со стороны долины поднялся ветер. Он раздул головню, крыша от неё занялась. Пламя охватило девятиколонный молитвенный зал, семиколонную крытую веранду, двухъярусную пагоду Изобильного Сокровища, башню Премудрого Божества Манджушри и пятиярусную пагоду Пяти Великих Сущностей. До последнего строения выгорел храм, и лишь пепел остался от всех его пятидесяти четырех построек вместе с Пресветлым Залом Святого Сёку.
Увидев, что творится, Бэнкэй рассудил так: «Теперь меня всё равно обвинят, будто я стал врагом законов Будды, а потому незачем мне щадить и прочие обиталища храмовой братии». И он сбежал по западному склону священной горы, запалил сосновый факел и принялся поджигать одну за другой крыши монашеских келий. Огонь бурно ринулся из долины к вершине, а поскольку всё было построено на краю обрыва, рассекавшего гору, могло ли там уцелеть хоть что-нибудь? Оставив после себя одни лишь каменные кладки, в час Змеи двадцать первого дня седьмого месяца Мусасибо Бэнкэй покинул гору Священных Списков и направился в столицу.
Он шёл весь день и шёл всю ночь напролёт и утром двадцать второго дня того же месяца добрался до места. Накануне на столицу обрушился ураган с ливнем, и на улицах никого не было, но всё-таки Бэнкэй решил внешним видом не выделяться и переоделся в жёлтую куртку и красные штаны.
Для чего же он явился в столицу? А вот для чего. Когда наступила глубокая ночь и всё вокруг затихло, он забрался на стену ограды дворца государя-монаха и, растопырив ладони, возжёг огонёк. Затем он издал дикий вопль во всю глотку и перебежал на восточную сторону, а через некоторое время вернулся, вскарабкался на ворота и прокричал ужасным голосом:
– Ара, слушайте! Страшное дело! Вчера утром храм на горе Священных Списков, возведённый и прославленный самим Святым Сёку, сгорел дотла из-за ссоры между братией и паломником! Погибли в одночасье пятьдесят четыре строения и три сотни келий!
Прокричал и исчез, словно его и не было. В государевых покоях, услышав это, вопросили:
– По какой причине сгорел храм на горе Священных Списков?
Был немедленно отряжен конный гонец. В то же время последовало высочайшее повеление:
– Если храм действительно сгорел, братию разогнать, а в
Поэтому туда выехали полицейские из столичной управы. Увидев, что там не осталось ни единой целой постройки, они объявили:
– Высочайшее повеление! Кому-нибудь явиться для объяснений!
И наставник, времени не теряя, спешно отправился в столицу, чтобы изъяснить, как всё случилось. Он прибыл ко двору и обо всём почтительнейше доложил. Последовал вопрос:
– Кто виновники?
– Из паломников некий Мусасибо Бэнкэй, а из монахов Кайэн.
Услышав это, высокие вельможи и знатные придворные в один голос сказали:
– Так это речь идёт про Ониваку с горы Хиэй! Если дурён он, то надлежало его исправлять задолго до нынешней беды на горе Священных Списков. Если же дурён этот Кайэн, то исправлять его было бесполезно. Коротко говоря, этот Кайэн и есть враг законов Будды и государственных установлений. Надлежит его схватить и допросить.
Послали Кояно-но Таро, родом из провинции Сэтцу, во главе сотни всадников, он взял Кайэна, привёз в столицу и доставил во дворец.
– Ты один мыслил худое или у тебя были сообщники? – спросили Кайэна.
Допрос учинили с пристрастием, и Кайэн уже не знал, удастся ли ему уйти живым. Тогда он решил: «А назову-ка я своих давних недругов», и тут же с его слов записали в допросный лист одиннадцать человек из храмовой братии.
За ними опять же отрядили Кояно-но Таро, однако названные одиннадцать человек, прослышав об этом заранее, явились сами. Всё-таки вину их по доносу сочли несомненной, и их незамедлительно всех одиннадцать взяли под стражу. Кайэну не разрешили просить о милости и в конце концов запытали до смерти. Перед тем как умереть, он заявил:
– Не один я виновен. Если не лишите жизни остальных, я после смерти стану злым духом.
Впрочем, если бы даже он и не сказал этого, всё равно было указано: «Зарезать!», и все одиннадцать до последнего человека были казнены.
А Мусасибо Бэнкэй в это время пребывал в столице. Услышав обо всём, он сказал себе: «До чего стало радостно на сердце! Никогда прежде не удавалось мне разделаться с врагом так, как хотелось, да ещё не пошевелив пальцем вдобавок. Поистине, все мои прегрешения замолены заранее в государевом дворце!»
И после этого принялся он бесчинствовать ещё больше.
Как Бэнкэй в столице отнимал мечи
Наступила зима, и Бэнкэй задумался. «Иные люди поднакопили себе добра тысячами, – рассуждал он. – У Хидэхиры в Осю тысяча коней, у Кикути в Цукуси тысяча панцирей. У Таю в Мацуре тысяча луков в тысяче саадаках. Вот сколько они все поднакопили добра. У меня же денег нет и купить не на что. И знакомых у меня нет, и никто не подарит. А раз так, то выйду-ка я ночью на середину столицы и буду отнимать у людей их мечи и таким вот манером поднаберу себе добра». И, решивши так, принялся он ходить и отбирать у людей мечи.