Сказание о граде Ново-Китеже(изд.1970)
Шрифт:
– Про стариц я все рассказал, буду о народе ново-китежском говорить, – снова повел рассказ Савва. – Сказывал я уже, что жили наши предки вполсыта. Нивка тощала, зерно выродилось, понурила ржица к земле тощие, тонкие колосья. И всего-то колосьев в поле было, что волос на моей плеши. А как освежить посевное зерно? И народ хилеть начал. Близкие с близкими роднились, кровь в жилах застоялась, как вода в болоте. Бабы хиляков рожали, юноши, как старики, горбились, морщинились. Тоже нужна была свежая кровь. И вымер бы наш народ, коли бы не новое чудо божье… Ох, горлышко пересохло. Глоточек бы!
Савва сделал не глоточек, а десять глотков и, взяв со стола новый камень, поднял его.
– Зрите! Камень желт, и люди желтые спасенье нам принесли! При старице Голендухе, в день успения пресвятой богородицы, привалили в город неведомые люди.
23
Видимо, восстание забайкальских бурятов против тайши Дымбыла Галсанова. 1815 год.
24
Буряты с XVII века вели полуоседлый образ жизни и занимались земледелием.
– Значит, баран первый в мир путь открыл? – спросил серьезно капитан. – А до этого и после прихода бурятов никто из новокитежан дорогу в мир не искал?
Поп поставил на стол пустую кружку и вытер губы ладонью.
– Как не искали! Всегда, во все времена, тосковали новокитежане по Руси пресветлой, искали дыру в мир. Только искать-то приходилось таем, в украдку от верховников. Старицы и посадники строгий запрет на это накладывали. Наведут, мол, на богоспасаемый наш град царевых собак, воевод да бояр, и конец тогда мирному житию. Дырников, что дыру в мир ищут, старица от церкви отлучает, а посадник и кнутом на толчке отдерет через палача. Торкались-торкались дырники – не нашли ходов через Прорву, и бросили искать, и про Русь забыли.
– ан не забыли! – горячо вскрикнул Истома. – Как сказка радостная, как песня нежная, печальная, вспоминалась народом наша Русь, родина наша. А как Вася, брат мой названый, пришел к нам и рассказал о Руси, снова потянуло народ в мир. То есть вот как потянуло!
– А Василий не пробовал искать дорогу в мир? – спросил капитан.
– И летом, и зимой, и в зной, и в мороз искал Вася выхода из здешней духоты и темноты. Не нашел, – тихо закончил Истома. В голосе его была болезненная горечь. – Искал все три года, что здесь жил.
– Три года! Полундра! – тихо ахнул Птуха. – Тогда дело – керосин. Одесса-мама, увижу ли я тебя?
– А открылась дыра в мир неожиданно. С божьего дозволения! – перекрестился поп. – И открылась не от нас, а с той стороны, оттеда, с мира.
– И давно это было? – подался капитан к Савве.
– Два с лишним года будет, – ответил поп.
– А кто открыл? Вы этих людей видели?
– Это нам неведомо. А только мирские с своей стороны дыру нашли.
2
Савва ребром ладони подвинул на край стола зеленый камень.
– Зеленый цвет – надежды цвет! А вышло так: на добро надейся, а беду жди. Спросите: как народ догадался, что дыру в мир открыли? А вот как! Поднялась вдруг в Детинце суетория! Не на вече, не на толчок, а в Детинец созвали народ старица Нимфодора, посадник Густомысл и прочие верховники. И такую речь повели. Идите, мол, людие, на Ободранный Ложок, копайте с усердием белое железо и к нам несите, а за это получите в Детинце невиданные, непробованные сладкие заедки, а окромя заедок, шелка, бархаты, атласы, ситцы мирские. Новокитежане о шелках да бархатах только в песнях старинных, из мира принесенных слышали. Всякому захотелось изюмцу сладенького мирского попробовать и пряников, как снег белых, пожевать. А у девок и баб-дур глаза разгорелись на мирские ситцы цветастые, на ленты в косы, на бисер цветной и бусы стеклянные. Наволокла посад-чина в Детинец белого железа, а им вместо мирских товаров шиш под нос! Ситцы, бархаты да ленты посадские только на верховниках увидели, а им и пощупать не дали…
– Погодите-ка, Савва, – остановил попа капитан. – Если появились мирские товары, значит, приходили сюда из мира люди? А кто приходил? Видели этих мирских новокитежане?
– Не видели и не увидят! – отрубил поп. – Кто приходит, какой дорожкой шли, тайна сия велика есть. Об этом спрашивать и говорить запрещено. Скажи слово – палач Суровец язык в Пытошной вырвет!
– Так и молчат два года с лишним? – в недоумении развел руки мичман.
– И еще триста лет молчать будут! – с угрозой ответил поп. – Народ так согнули – тише воды, ниже травы стал.
– Пытался Вася тех, из мира приходящих, перехватить, – сказал Истома. – Округ Детинца дозоры густо ставил, муравей не проползет, а никого не перехватили. Будто они по воздуху перелетели или под землей в Детинец шли. Из Детинца тоже никуда никаких засылок не было.
– А вы не перебивайте меня, не то говорить перестану, – обиженно поморщился Савва. – Понял народ, что дыра в мир открылась не про его честь, что обманули его, и поднялся на дыбки, заворчал, а потом и взревел! Василий Мирской, окаянная душа, подбил посадчину на непокорство. Созвали посадские старосты самозванное вече, без старицы, посадника и Верхней Думы, и установили:
не копать белое железо и в Детинец не носить. А слово вече – слово божье.
Поп опрокинул налитую кружку, но попал не в рот, а на бороду. Он был уже пьян. Отжимая бороду, он завопил слезливо:
– О владыки детинские, пиявицы мирские! О мучители всенародные! Ждет вас огнь адский, стон и скрежет зубовный!
– Не вопи, старый таратор! – гневно сказал Истома. – Знаем тебя! И богу молишься, и черту не грубишь! Сказывай далее поведание.
– Сказываю, внучек, сказываю, – сник поп. – Почуяли детинские верховники, каким ветром от народа потянуло, и начали опору себе искать, стрельцов набирать. Сотню с лишним набрали, и таких ухорезов да сорвиголов, что мать родную не пожалеют ради сытых кормов, чарки пенника да нарядного кафтана из мирского сукна. Поселили их в Детинце, огненным боем, пищалями и пистолями вооружили. Еще при старице Голендухе нашли у нас серу, селитру и порох стали делать. А посадским пороховое зелье издавна запрещено было делать, да и не умеют они. А почему, спрашивается, Детинец в драку полез? – подняв палец, с пьяной серьезностью спросил Савва. – А вот, слышь, почему! Прежде много ли детинским нужно было? Щи с говядиной, пирог с грибами, жбан квасу да холст на рубаху. Ну, для чести еще соболь на шапку или лису на шубу. И это давали без принуждения. А как мирские товары появились, у детинских жадность в сердце разгорелась. Давай бархат, давай диковины мирские, чтобы посадские люди завидовали. Ежели верховник не в бархате, ему, мол, и чести нет. Друг перед другом, а более перед посадской голью нарядами мирскими хвастают, нарошно дегтем бархат мажут. Гляди, мол, какой я богатый, а ты и сермягу свою бережешь.
– Как началась торговля с миром, так и опустилась на народ тонкая сеть, невидимая, – сказал печально Истома. – Опутали народ! Пытался брат мой названый Вася порвать эту цепь, да!.. – замолчал Истома на полуслове и махнул безнадежно рукой.
– Говорил уж я, что прежде новокитежане, как пеньки, все ровные были, – продолжал поп, – а теперь детинских гордыня обуяла. И всего-то их, верховников детинских, семей десять, от силы пятнадцать. И все старая чадь, из родов разинских есаулов да сотников. Они сразу в древние еще века, в отделе жить стали, но все же над народом не возвышались, ровней с посадскими себя считали. А теперь у них богачество! Теперь такой порядок пошел: что старица, посадник да Верхняя Дума приговорили, то стрелецкая сабля да пищаль исполнить заставят!