Сказание об истинно народном контролере
Шрифт:
А точка приближалась. Приближалась, и на глазах народного контролера вырастала в какую-то не совсем понятную конструкцию, слегка напоминавшую одновременно и самолет, и грузовую машину.
Радость согревала Добрынина. Он даже забыл, что в это время догорали последние дрова в печке-буржуйке, и если снова не полезть в самолет — а делать это он уже так наловчился во время пурги, что в такое тихое время это вообще никакого труда не составит, — печка потухнет, и снова придется разводить огонь. Хорошо, что где-то в карманах еще лежит коробок спичек, лежит со времен собрания
Знакомый звук вращающегося самолетного винта донесся до Добрынина, и минут через пять большая, не меньше размера самолета, машина остановилась метрах в десяти от него. Машина была странная, на полозьях вместо колес и сзади, там, где у грузовика находится кузов, на этой машине стоял настоящий самолетный двигатель, только развернут он был в обратную сторону — пропеллером назад.
Из этой машины, а точнее из узковатой кабины, расположенной в носу, спрыгнул на землю высокий широкоплечий мужчина в меховых штанах, такой же куртке и огромной меховой шапке, длинные уши которой закручивались на манер шарфа вокруг шеи. Он подошел к Добрынину и, не снимая огромных перчаток, протянул руку.
— Цыбульник! — представился он гордо.
— Добрынин, — сказал контролер, пожимая своей посиневшей голой рукой перчатку комсомольца.
— А что это, вам что, перчатки не дали?! — озадаченно и недовольно спросил комсомолец.
Добрынин счастливо улыбался и пожимал плечами насчет перчаток. Сейчас ему это было неважно. Цыбульник тоже улыбнулся.
— С приездом! — сказал он.
Винт пропеллера на машине перестал крутиться, и снова стало по-стеклянному тихо.
— А где летчик? Где Бедюхин? — спросил комсомолец.
— Бедюхин?! — переспросил Добрынин. — Это что ли Федор?
— Ну да, Федор, — подтвердил Цыбульник.
— Они на склад пошли в пургу… за провизией. Я думал, это они идут, а это вы на этой…
— Это аэросани, — кивнул на конструкцию комсомолец. — Отличная машина. А давно они на склад пошли?
— Да давно уже, — кивнул Павел.
— Ну тогда поехали, встретим! — предложил комсомолец.
Усевшись рядом с Цыбульником в кабину, Добрынин с интересом принялся изучать сложную приборную доску для управления аэросанями. Комсомолец нажал на черную кнопку, и минуты через три аэросани задрожали точно так, как дрожал при разбеге самолет.
— Сейчас мы их отыщем, — комсомолец взялся за штурвал, тоже ничем не отличавшийся от самолетного, и нажал ногой какую-то педаль.
Аэросани дернулись, пробежали по прямой, потом комсомолец развернул их, и помчались они по снежной пустыне с огромной скоростью.
— Не холодно? — поинтересовался Цыбульник, поглядывая краешком глаза на пассажира.
— Да так, не очень, — сказал неправду контролер.
— Здесь и печка есть для отопления, я сейчас ее… — и комсомолец нажал еще какую-то кнопку, и сразу пошел теплый воздух.
— Как долетели? — продолжал задавать не связанные между собой вопросы Цыбульник.
— Хорошо, — сказал Добрынин. — Только долго очень.
— Ну?! — самодовольно высказал комсомолец. — Еще бы! Впереди показался снежный холмик, и, подъезжая
— Замело-о-о! — протянул он, оглядывая из кабины поверхность заснеженной земли. — Ничего, отгребем!
Вытащив из-за сидения лопату, Цыбульник вылез из кабины, прошел несколько шагов по снегу, внимательно глядя себе под ноги. Сделал еще один шаг, и тут же его правая нога ушла вниз, и сам он, не удержав равновесия, рухнул, выставив руки вперед. Потом выкарабкался, поднял выпавшую из рук лопату и стал копать.
Добрынин, греясь в кабине, наблюдал за действиями комсомольца. Ноги контролера уже чувствовали это приятное, забытое тепло. Вставать, а тем более выходить из кабины не хотелось.
Цыбульник, раскопав вход в склад, подошел к аэросаням и призывно махнул рукой, вызывая Добрынина.
Павел нехотя выбрался на холод. Подошли они вместе к расчищенному входу. Перед ними была тяжелая железная дверь.
— Я один не смогу, — объяснил комсомолец. — Надо сильно потянуть ее на себя. Только вам надо что-то на руки одеть.
Откуда-то из-за пазухи вытащил Цыбульник большущий носовой платок, разорвал его надвое и помог Павлу обмотать им ладони.
— Теперь взялись?! — скомандовал комсомолец, ухватившись за длинную железную ручку. — Ну! Беритесь, и на «три» потянем! Раз… два… три-и-и!
Они дернули дверь на себя, и она поддалась.
Вход в склад был похож на вход в обычную землянку, и вообще удивило Добрынина то, что склад оказался таким маленьким. Ведь даже их колхозный склад зерна был раз в пять больше по площади, не говоря уже о высоте.
Когда зашли в темноту склада, наклонившись, чтобы не расшибить лбов из-за низкого потолка, комсомолец достал из кармана фонарик. Луч осветил серый коридор и еще одни двери, наполовину открытые. Прошли туда. Спустились по бетонным ступенькам и оказались в довольно просторном помещении, заставленном большим количеством деревянных и железных ящиков с различными трафаретными знаками, сделанными фиолетовой краской. Десятка полтора вскрытых ящиков лежали просто на бетонированном полу.
Цыбульник подошел к ближайшему, приподнял не полностью отодранную крышку и посветил внутрь. Потом сплюнул недовольно. Добрынину ничего не сказал. Подошел к следующему и, заглянув в него, довольно улыбнулся. Ногой оттолкнул ящик от других чуть в сторону.
— Этот захватим в аэросани! — произнес он деловито. Еще раз медленно осветил стены склада, и в луче фонарика промелькнула надпись на сером бетоне, надпись на каком-то странном нерусском языке.
— Че это? — вырвалось у контролера.
— Это? — повторил комсомолец. — Это два солдата, что замерзли здесь, написали. На узбекском что ли… не знаю, что оно значит…
После осмотра главного помещения склада оттащили Цыбульник с Добрыниным большой и длинный, в рост человека ящик к выходу и вернулись назад, чтобы заглянуть еще в три маленьких комнатки. Но и там никого не было, и даже нельзя было понять: приходили ли на склад летчик и Федор.