Сказка для Анжелики
Шрифт:
Я лишь кукла, которую ей однажды подарили.
Как и она сама была когда-то куклой для своей матери. Матери, которая с помощью дочери, удовлетворяла непомерно раздутые амбиции, абсолютна не заботясь о чувствах дочери. Дочка подросла, А и выбрала куклу себе. И теперь уже я удовлетворяла амбиции Дарьи Владимировны.
Как это все мерзко!
Только возникает вопрос, а ведь мне уже тридцать лет, почему они до сих пор ничего мне не сказали? Что такого? Почему мать до сих пор не призналась? Или они зарыли еще какие-то скелеты в
Смотрю на спящую няню, жаль, что она так быстро вырубилась. Может еще ее расспросить. Хотя для начала хватит.
Хватит быть игрушкой в руках инфантильной матери.
Хватит самой быть инфантильной и плыть по течению. Пора уже браться за ум. И так потеряла десять лет своей жизни.
Глава десятая
Домой явилась поздно. В доме разруха, мебель сдвинута, ковры свернуты.
У дверей стоят розовые чемоданы. Прислуга мечется, одни одевают чехлы на мебель, другие стаскивают со второго этажа чемоданы.
– А, явилась, - мать недовольно дует губы, даже не знаю, как теперь обращаться к этой женщине. – Мы с отцом уезжаем до Нового года. Сначала летим в Китай, потом в Тай, а оттуда в Сочи. Новый год встречаем в казино.
Со второго этажа быстро спускается отец, на ходу поправляя запонки в манжетах своей рубашки.
– Если бы ты вела себя хорошо, то и тебя бы взяли, но ты ведешь себя как последняя *лядь, - он со мной груб. – Поэтому остаешься дома, за тобой будет присматривать Роберт. Надеюсь, к нашему возвращению, вы поладите. И в феврале или марту мы сыграем свадьбу.
Он таких откровений у меня челюсть отвисла.
– И сними эти чертовы тряпки!
– орет отец, указывая на мое кожаное платье. – Вырядилась, да так на трассе прошмандовки одеваются. Не дай бог перепутают тебя с ними.
Я молча иду мимо родителей. Не пререкаюсь. У них морды перекосило. Смотрят мне в след, чувствуя измену, только где, они пока не знают.
Внутри у меня шторм в девять баллов, и мне лучше молчать, иначе польется говно, всех забрызгает. Поэтому прохожу молча мимо родственников, а поднимаясь на второй этаж, слышу сзади голос отца.
– Прислугу мы отпустили, к тебе кухарка будет приходить на два часа, да раза два придет горничная убраться.
Отлично! Просто отлично! Дом в моем распоряжении.
Я быстро поднимаюсь на верхний этаж. Пошли они к…
Не хочу даже прощаться.
– Анжелика, ты нас даже не поцелуешь на прощание, - нараспев говорит мать.
– Нет! – рявкаю на нее уже со второго этажа. – Не-на-ви-жу!
Мои родители уже привыкли к моим вывертам, поэтому просто пожимают плечами. Внизу еще долго стоит шум, двигают чемоданы. Затем приходит охранник и водитель. По сквозняку понимаю, что это выносят скарб моих родителей. Те не ездят, как добры люди, с одним чемоданчиком. Штук шесть или восемь. А прилетают обратно еще с десятью. У нас кладовка вся уставлена чемоданами. Маман в поездках успевает
Но вот внизу наступает тишина.
Ко мне в комнату стучит горничная и предлагает спуститься в столовую на ужин.
Ужинаю одна за большим столом. Белая скатерть, ваза тонкого китайского фарфора, изысканная и утонченная, в ней три веточки орхидей. Такие белые и нежные, что невольно становится жаль эти прекрасные цветы.
Кухарка ставит передо мной тарелку с позолотой. Сегодня на ужин рыба под сливочным соусом со спагетти.
– Будут еще какие-нибудь пожелания?
– дежурно произносит она. – Может нарезку подать?
– Нет, ничего не надо, - устало произношу я.
У меня сегодня был очень тяжелый день. И этот ужин не лезет в глотку.
Но кухарке это знать не обязательно. Она оставлена присматривать за мной и докладывает маман.
И вот, наконец, дом опустел. А я могу расслабить булки и подумать.
И так! Мне надо найти следы моей биологической матери. С чего начать? Для начала иду в библиотеку, там лежит семейный архив. В красивых альбомах розового цвета(как без этого) лежат мои фотоснимки до восемнадцати лет. Потом весь архив перевели в цифру.
Открываю первый альбом. Ничего примечательного. Вот мне год, я впервые стою на ножках и делаю самостоятельный шаг. Веселая озорная девчушка. Вот мне два года. Серьезная мадам с куклой подмышкой, три – уже дамочка с прической и в розовом бальном платье. Я листаю альбом и меня не покидает какая-то мысль, зудит, зудит. Стоп! Фото года есть, но фото до года нет! Совсем нет. Не верю, что до года меня никто не снимал. Переворачиваю все альбомы, снимков нет. Делаю первую зарубку себе. Моя жизнь до года словно испарилась.
Возможно, мать не хотела меня снимать, что там еще снимать, но могут быть и совсем другие мотивы.
Нахожу самый поздний свой альбом. А затем фото моей матери до ее пластических операций. Эти снимки она никому не показывает. На них худенькая девушка с небольшой грудью, печальными глазами. Нескладная, но красивая. Ей на этих снимках девятнадцать или двадцать лет. Она стоит вместе со своими однокашниками. В те времена мать училась в медицинском институте. В чертах ее лица совсем нет ничего похожего на меня. Беру свой снимок в восемнадцать лет, ещё до того, как она начала меня перекраивать.
У нее прямой нос, у меня курносый. У нее небольшие глаза и линия бровей прямая. У меня большие глаза, ломаная бровь, как будто кто домиком ее специально сделал. У нее тонкие губы, у меня пухлые и бантиком.
Да и в фигуре у нас отличий много. У меня ноги длиннее и попа уже. У нее длина ног пропорциональна телу.
Она точно не моя мать.
Тогда где мне искать мою биологическую маму?
И вопрос на миллион: а нужно ли ее искать, если она от меня отказалась?
Сохранились ли какие-то документальные подтверждения, что меня родила другая женщина?