Сказка о царевиче и семи девицах
Шрифт:
Подивился царевич диву-дивному, да и ломанулся к крыльцу. А куда ему еще направляться? Не в окно же лезть. Но только взялся за кольцо - дверь немедля отворилась, как будто приглашая войти. Насторожился Елисей, но порог все ж переступил, оказавшись в горнице.
Уютно, прибрано в хоромах. Все на своих местах, ни пылинки, ни соринки. Внутри помещения подготовлены к предстоящему празднику. В гостиной зале стояла большая ель, увешенная самодельными игрушками. Да и остальные комнаты оказались по-новогоднему украшены.
Дом царев сын обошел, все везде пораскидал, а то уж больно чисто и красиво вокруг. Стоит добавить диссонанса в окружающую
Но более всего царевича удивило помещение разительно отличающееся от остальных. Стены зала с высоченными потолками были разрисованы изображениями змея, а в центре возвышалось каменное изваяние самого чешуйчатого, выполненное в мельчайших подробностях. Каждая чешуйка на теле выточена с огромным мастерством. Как будто змей только замер перед нападением, вперив в наблюдателя недобрый взгляд желтых глаз с вертикальными зрачками. Рот рептилии приоткрыт, так что видны ядовитые зубы и раздвоенный язык. Мужчину даже оторопь пробрала от данного соседства, и он поспешил убраться восвояси, покинув опасное место.
Пока Елисей обходил дом, похожий на дворец, нашел кухню и вспомнил, что несколько дней нежрамши. Подошел наглый гость к дверцам шкафа и приказал звучным голосом: "Сим-сим - откройся!" Если бы кухонный шкаф был живым - наверняка показал в ответ неприличный жест, а так просто проигнорил приказ. Пришлось избалованному товарищу самому рыскать в поисках снеди, но всего-то и нашел, что скатерку сложенную, да горшок пустой. "О, это я знаю", - обрадовался начинающий повар.
– "Горшочек вари!" - последовал новый приказ. Тут же из-под крышки полезла странная розовая субстанция вперемешку с шишечным вареньем. Почесал принц в затылке и вспомнил контрзаклинание: "Горшочек не вари!" тем самым спася помещение от розового взрыва.
Расселся царевич на самом лучшем месте, наложил себе в тарелку варева и откушал от пуза. Потом покачался на стуле, раздумывая о том, куда попал. Единственное чего он уяснил четко - жили в здании семеро, поскольку все предметы обихода и мебель были в семи экземплярах.
Мерные действия разморили, и отправился гость вздремнуть чуток в спальню, найденную при осмотре мини-дворца. А комната эта была весьма примечательна. В большом помещении рядком стояли семь кроватей с белоснежным постельным бельем. Стены украшены еловым лапником, что создавало впечатление, что опочивальня находится в лесу под елками.
Разделся принц догола, как полагается. Котомку да вещи рядом сложил и заснул сном праведным богатырским. И приснился Елисею сон.
Происходит действие в том самом зале со змеем, похожем на храмовый. Только сейчас он не пуст. У стен замерли семь фигур, одетых в платья, представляющие собой синие корсеты с рукавами-фонариками и желтые расклешенные юбки длиной значительно выше колена. Осмотрел царевич персонажей сна и остался доволен: ничего так девицы собрались, симпатишные. Все как на подбор брюнетки с кожей белее снега, распущенными волосами до плеч, украшенными красной лентой с бантом. А на жертвенном алтаре на тарелочке с голубой каемочкой сгрудились округлые да румяные яблочки наливные. И все это светом множества свечей озаряется, мистичности действу придавая.
Зыркнул злобно змей каменный глазом желтым и раздалась откуда ни возьмись музыка странная, ритм танца ритуального задающая. И закружились вокруг статуи семь женских фигур, призывно бедрами
А танец тем временем все жарче становился. И все выше вздымалось пламя свечей, озаряя движения соблазнительниц. А они и рады стараться: то назад прогнутся, контуры груди волнующей тканью обрисовав, то ножку стройную выставят пикантно, или рукой взмахнут призывно. Весь изворочался царев сын от картины такой. Но, увы и ах, недоступны красотки сном навеянные.
А девы пуще прежнего разум мужской смущать взялись. Уж шнуровку корсетов развязывают. Зажмурился было скромник. Секунд так на несколько... Да любопытство верх взяло над воспитанием строгих нянюшек. Приоткрыл охальник левый глаз, да чуть не окосел от удивления. Жрицы потаенного культа уж одежки поскидали, тела аппетитные явив. В неровном свете свечей груди пышные колышутся, как яблочки наливные полны да округлы. Бедра кренделя неописуемые выделывают, взгляд приковывая. А между ног-то (ой, срам-то какой!) только листочком то самое место прикрыто. А листочки фигОвые, все отклеиться норовят! В отчаянии накрыл принц голову подушкой, а в ушах так бубны с лютнями да свирелями и звучат, и звучат. А перед глазами черти скачут в образе дев прекрасных - искушают, стало быть.
Но только настроился царевич из-под подушки подглядывать, что дальше девы обнаженные делать будут. Аж в жар его бросило от предположений неприличных. Как новое потрясение на неокрепший разум!
Заскрипел змей скрипом жутким. Да взвил кольца тела своего к потолку каменному, нависнув над жрицами беспечными, в неистовстве религиозном не замечающих опасности. Захотел зритель крикнуть, чтобы спасались несчастные, да горло как обручем железным сковало. А змей головой крутит: примеряется. И из пасти его язык раздвоенный показывается, страха на зрителя еще пуще навевая. Как будто так и хочет ползучий спросить:
– Молились ли вы на ночь, бандерлоги?
А глупышки знай себе танцуют, все уже круг смыкая вокруг божества ожившего. Как будто не чуют рептилии страхолюдской, не ждут ничего дурного. Сжал Елисей кулаки в бессильной злобе, да и стукнул по подушке что есть мочи. Перья по всей светелке разлетелись, а змею проклятому хоть бы что! Молниеносно рванулась голова плоская к жертвеннику и в тот самый миг протянули девы руки свои вперед в жесте умоляющем. И каждой в ладони опустил змей-искуситель по яблоку спелому, да сочному. И вкусили девы от плодов древа добра и зла. Открылись им тут же все тайны мира грешного самые сокровенные. Передан жрицам дар вершить судьбы человеческие, род людской преумножая.
И закружились красавицы вновь, уже в танце благодарения успокоительном, замедляя свои движения плавно-плавно. Изящно одежды на места им приличествующие возвращая. И заскучал змей, не видя отрады глаз мужских, превращаясь опять в камень хладный, неодушевленный.
Так крепко ушел в свое странное сновидение уставший путник, что даже не слышал, как вернулись домой хозяева.
– Кто сидел на моем стуле и сломал его?
– возмутился женский голос.
– Кто ел из моей миски и не помыл ее?
– вторил ему другой.
– Да и вообще, что здесь так грязно, некрасиво? Видно гость дворец наш посещал, все везде пораскидал и даже нас не подождал!