Сказка о каменном талисмане
Шрифт:
— Ах, это ты, маленький Хасан, возлюбленный джиннии Азизы! — и тут он расхохотался. — Как же это я опозорился, приняв тебя за женщину? И что ты делаешь на багдадском базаре в женской одежде и в изаре?
Ответ мой был уже готов, я собиралась сказать этому несостоявшемуся прелюбодею, что лишь женское платье могло спасти меня от опасности. Но, видно, лев пустыни лучше разбирался в женщинах, чем я — в мужчинах.
— Во имя Аллаха могучего справедливого! — воскликнул Ильдерим. — Когда же ты был переодет, о Хасан? Теперь на базаре, или все-таки тогда на ристалище? Ведь там я видел под твоим плащом лишь сверкание кольчуги,
— А что же ты видишь теперь, о неразумный, что мешает тебе узнать во мне прежнего Хасана? — сердито осведомилась я.
— Твои бедра, — ответил этот распутник.
— Сократи свои речи, о Ильдерим! — сурово сказала я. — Превратности времен заставили меня надеть женское платье.
— А до этого превратности времен заставили тебя облачиться в мужской наряд? — спросил он.
— Ты ошибаешься, но теперь не время спорить, — ответила я. — Пойдем, и я расскажу тебе, что со мной случилось и каково мое положение. И если ты не найдешь пути к желаемому, то этого пути вовсе нет на свете!
— Пойдем, — согласился Ильдерим и огляделся. В переулке все еще не было ни души. И он опять положил руку мне на бедро.
Я хотела сказать ему, что он — бесноватый, не отличающий дня от ночи, сладкого от горького и женщины от мужчины. Но вместо этого я лишь взмолилась:
— Не здесь, ради Аллаха!
— Хорошо, — сказал он, положил свою ладонь мне на затылок, приблизил мое лицо, словно чашу, к своим губам, и я поняла, о чем думал поэт, когда сотворил такие бейты:
Вот юноша, чья слюна походит на сладкий мед,
А взоры его острей, чем Индии острый меч.
Когда по земле пройдет, летит аромат его,
Как ветер, что средь долин и гор овевает нас.
— Пусти меня, о Ильдерим! — прошептала я. — Пусти, или нас застанут здесь правоверные!
— Идем, — приказал он. — Я не знаю, как тебя зовут, но красота твоя совершенна, и в любви не будет тебе равных!
— Нет! — я даже отшатнулась от него. — Ради Аллаха, не веди меня никуда! У меня есть еще дело на этом базаре! Ты не знаешь, о Ильдерим, что мерзкий аш-Шаббан прибыл в Багдад, и он расставил своих соглядатаев у лавок ювелиров, и он выследил старуху, которая принесла мою половину запястья, которую я велела показать невольницам Харуна ар-Рашида, а она из корыстолюбия решила ее продать, и он взял у нее эту половину запястья, и теперь для него открыт путь к Зумруд, а она доверится только тому, кто покажет ей эту половину, и тогда...
— Я ничего не понял, — ответил Ильдерим, и тут я заметила, что иду за ним, а он ведет меня за руку. — Какое запястье? Почему у тебя только его половина? Откуда взялась старуха? Можешь ли ты рассказать об этом связно и подробно? Или вместе с женским платьем к тебе вернулась и женская бестолковость?
— Как только я верну себе саблю, о Ильдерим, — сказала я, — мы побеседуем о женской и мужской бестолковости! А теперь слушай меня внимательно, если только ты на это способен. При расставании я разломила свое запястье на две половины и одну дала Зумруд. Я думала, что это поможет нам найти друг друга, но моя половина оказалась в руках у гнусного аш-Шаббана, и теперь он может в любую минуту послать ее во дворец повелителя правоверных, и Зумруд увидит ее, и приложит к своей половине, и они сойдутся, и она сделает то, о чем ее попросит посланец — а ведь она будет считать
— Нигде не сказано, что именно сегодня аш-Шаббан пошлет кого-нибудь во дворец, — уверенно заявил Ильдерим.
— Я знаю это точно, как то, что сейчас — день, а после него наступит ночь! — воскликнула я. — Видишь ли, я побывала сегодня в гостях у аш-Шаббана.
— Как ты попала туда? — изумился Ильдерим.
— Он купил меня на невольничьем рынке за двадцать тысяч динаров! — гордо сказала я, потому что за такие деньги можно купить несколько красивых и образованных невольниц.
— Я бы не дал и сотни... — проворчал Ильдерим. — Надо быть бесноватым, чтобы за свои деньги покупать гремучую змею и землетрясение! Такая жена или невольница, как ты, для правоверного — бедствие из бедствий. Тебе место не в гареме, а в страже халифа, в отряде удальцов левой или правой стороны.
— Он не глупее тебя, о Ильдерим, и покупал меня не для своего гарема, — как можно спокойнее отвечала я. — И думается мне, что гарем ему уже ни к чему. Он купил меня для того, чтобы с моей помощью найти и уничтожить талисман. А что до отряда удальцов, то, клянусь Аллахом, это неплохая мысль! Если мне удастся благополучно выпутаться из этой истории, и спасти Зумруд с ребенком, и позаботиться об их будущем, я пойду к халифу, и поцелую землю между его рук, и открою перед ним лицо, и расскажу ему о своих похождениях, и он прикажет взять меня в свою охрану. И я буду выезжать вместе с удальцами правой или левой стороны перед халифом, и разгонять прохожих, и бить древком копья по спинам зазевавшихся купцов!
— Сократи свои речи, о женщина! — приказал Ильдерим.
— Это — все, что ты можешь мне возразить, о купец? — полюбопытствовала я. — Немного, клянусь Аллахом! Прибавь, о Ильдерим! Наши уши жаждут меда твоей мудрости!
— Да не помилует Аллах того, кто дает волю женщинам, — сказал на это Ильдерим. — А почему бы тебе не выпить водички из источника Мужчин? Раз уж в этом теле обитает душа бешеного бедуина, из тех, которые грабят караваны, то пусть уж и тело ей соответствует!
И он отцепил от пояса ту самую чернильницу.
— Если я выпью воды и стану мужчиной, — ответила я, — то ты будешь ссориться и мириться со мной без ущерба для своего достоинства. Но я не стану мужчиной, и ты будешь постоянно терпеть поражение в споре с женщиной, о Ильдерим! Одно дело — когда последнее слово остается за мальчиком Хасаном, а другое — за девушкой по имени Бади-аль-Джемаль, не так ли, о Ильдерим? Возьми прочь свою чернильницу! Я не доставлю тебе такого удовольствия!
Дальше мы шли молча.
— Куда ты ведешь меня, о Ильдерим? — наконец спросила я.
— Я хотел отвести тебя в тот хан, где остановился, — сказал он. — Но теперь сам не знаю, что с тобой делать!
— Ничего со мной не надо делать! — гордо отстранилась я. — Вот кошелек, его содержимое — двадцать тысяч динаров. Эти деньги заплатил за меня аш-Шаббан. Возьми из них, сколько я тебе должна, а хочешь — возьми все. И мы будем в расчете, о Ильдерим. И ты пустишь эти деньги в оборот, и удвоишь их, и утроишь, а я займусь своими делами. Мне ведь нужно попасть во дворец халифа, и найти Зумруд, пока к ней никого не прислал с половинкой запястья скверный аш-Шаббан, и устроить так, чтобы во время родов рядом с ней был талисман.