Сказка о музыканте
Шрифт:
— Тебе полагается последнее желание, — судебный исполнитель, невысокий человечек с в общем-то добродушным лицом, подошел к Лаэрту и, понизив голос, предупредил: — Естественно, ничего такого… Да, сыграть в последний раз тоже не проси — сам понимаешь, скрипка в твоих руках поопасней арбалета будет.
Лаэрт не сдержал усмешки. Кто-то из стоявших в первых рядах услышал слова судебного исполнителя и передавал соседям.
— А ты спой! — закричали в толпе. — Спой!
Больше чем за неделю, проведенную в сыром помещении, Лаэрт охрип еще сильнее, и был уверен, что многим известно — Эльнар
— Не спою, но с удовольствием послушаю, — произнес он как можно громче и осекся: старушка, что стояла в первых рядах, распрямила плечи и словно стала выше ростом, а когда подняла голову, Лаэрт наконец ее узнал.
Его слова Ния восприняла как руководство к действию, и люди вздрогнули, когда над площадью вдруг зазвучал ее чуть дрожащий от волнения голос. Конечно, девушка не старалась петь так, как пел знаменитый Эльнар, просто чтобы ее слышали люди, чтобы слышал он. Побледневший музыкант видел, как подбирается к ней стража, и Ния их заметила. Она скинула капюшон, вьющиеся волосы в янтарных отблесках заструились по плечам, а стоящие рядом с испугом и невольным восхищением смотрели на ее перепачканное лицо, в светящиеся решимостью глаза.
Стража еще не успела подойти к девушке, когда песню подхватил еще один голос, а потом еще и еще. Тан с братьями, которых Лаэрт не заметил раньше, пели вместе с Нией, и получалось у них на редкость красиво, что даже не на шутку встревоженный судебный исполнитель заслушался, изумленно качая головой.
Получив приказ, стража пробиралась сквозь толпу к братьям, но люди не спешили расступаться перед ними — они слушали, а потом голоса раздались и с другой стороны, подхватывая мотив, вспоминая слова, и внезапно в этот хор влилась негромкая, но слышная каждому, отраженная эхом каменных стен, мелодия свирели.
Уже много-много лет над этим городом не звучало иных песен, кроме хвалебных од королю и местным правителям, и теперь, словно очнувшись от злого заклятия, горожане вспоминали, что есть другие песни, слушали знакомые с детства слова о счастье, о свободе, о дружбе и верности, о прекрасной земле и сильных людях, живущих на ней, и постепенно, незаметно для себя самих, начинали подпевать. Схватившие Нию под локти стражники растерянно озирались по сторонам, потому что теперь аресту подлежала едва ли не треть собравшихся на площади, а ведь для такого количества народу не хватит ни тюрьмы, ни охраны…
По отгороженному замершей стражей проходу через площадь проскакал гонец на взмыленной лошади, ярко-голубая форма личной королевской охраны изрядно потрепалась и запачкалась по дороге. Он осадил коня возле ведущих на эшафот ступеней, соскочил с седла и, приблизившись к наместнику Каренскому и губернатору Рийна, шепотом проговорил:
— Король пал.
Эта новость не была чересчур неожиданной, но в первый момент оба правителя — смотрели друг другу в лицо, словно советуясь. В любом случае они не собирались сообщать об этом более никому, но их планы были нарушены громким голосом, который прокричал с дальнего края площади:
— Король свергнут!
Какие-то всадники въехали с двух боковых улиц. Их было немного, впереди — здоровенный дядька с рыжими усами и бородой, в его руке поблескивал обнаженный меч, с помощью которого воевода из заповедного леса собирался поздороваться с преградившими дорогу солдатами. Его спутники кричали громко, так, чтоб слышали все:
— Король свергнут! Король пал!
— Королевской власти больше нет!
Лаэрт перевел взгляд на Нию. Девушка вырвалась из рук не слишком усердно сдерживавших ее стражей и пробиралась к ступеням. И в это время наместник подал молчаливый приказ палачу. Скрипнул нехитрый механизм, под ногами музыканта разверзлась пустота, и петля безжалостно сдавила горло, но в следующий миг над головой что-то свистнуло, мелькнув металлическим отблеском, и вместо того, чтобы беспомощно зависнуть в воздухе, он полетел вниз.
Шум нарастал, и сквозь радостные крики еще слышались отголоски песни и цокот копыт по мощенным улицам — это удирали наместники, а за ними, неумолимо настигая, мчались люди Ярдена во главе с Рифом и старым Даргальтом.
Чьи-то руки наконец сняли перетянувшую горло веревку, и звонкий голос сообщил всей площади:
— Живой!
И тогда люди вокруг эшафота, не сговариваясь, закричали:
— Эльнар! Эльнар!
Голос Нии сразу пробился сквозь общий гул.
— Ты меня слышишь? Лаэрт, открой глаза! Лаэрт!
При падении он сильно ударился, но боли не чувствовал. Сверху, сквозь открытый люк, светило солнце, гремели крики вокруг, где-то рядом, совсем близко — друзья: и Тан с братьями, и воевода Ярден, и многие другие… Лаэрт наконец открыл глаза, и девушка улыбнулась. Теперь она молчала, держа пепельно-седую голову на коленях и осторожно гладя ладонью худое лицо с колючим подбородком. Музыкант неловко повел плечами, и кто-то догадался, наконец, разрезать путы на его руках. Ния тут же с беспокойством глянула на его пальцы, и Лаэрт, показывая, что все в порядке, поймал ее руку и осторожно сжал.
— Хорошо, — признался он. — Хорошо жить. И хорошо, когда ты рядом.
Вряд ли кто-то, кроме Нии, расслышал его слова, потому что говорил музыкант едва слышно, и девушка низко-низко наклонилась, чтобы разобрать его речь. С ее помощью Лаэрт поднялся на ноги и выбрался из-под помоста, тут же очутившись в крепких объятиях рыжего воеводы.
— Да, здорово ты это придумал с песней, — Ярден подмигнул. — Снова эти ваши колдовские штучки?
— Пустите! Да пропустите же! — послышался звонкий мальчишеский голос. Вынырнувший из толпы Тим бросился к музыканту и, на миг замерев перед ним, качнулся вперед, обнимая, как старшего брата.
— А ты откуда здесь? — удивился Лаэрт, но на этот вопрос никто ему так и не ответил, потому что следующим подошел Тан.
А тем временем воевода забрался по ступеням наверх, оглядел площадь, увидел, как возвращаются Риф с Даргальтом и остальные, ведя перед собой обоих наместников и главу полицейского управления. За ними шли другие пленники, охраняемые уже не столь рьяно, но жавшиеся к поселянам, в надежде спастись от вспыхнувшей в глазах жителей Рийна ненависти.
— Что ж, я думаю, здесь теперь и без нас разберутся, — заключил воевода и, спрыгнув вниз, обернулся к Тану. — Найдется у тебя в погребе чего-нибудь холодненькое?