Сказка о принце. Книга первая
Шрифт:
– Но, ваша милость, - оправдывался усатый капрал, - никак не можно было живым взять. Защищался, как сумасшедший, троих наших поранил. Вон, Дюнуа едва жив…
– Ладно, - брезгливо сказал герцог Гайцберг. – В каком-то смысле так даже лучше. По крайней мере, меньше хлопот.
Солдаты переминались с ноги на ногу, и, наконец, капрал угрюмо спросил:
– А что дальше-то с ним делать, милорд?
Маленький человек в сером плаще возник из темноты и низко поклонился.
– Второй не появлялся? – бросил ему герцог. – С ним должен быть еще один, темноволосый. Ищите
«Ищите, ищите», - подумала Вета. К горлу подкатил смех вперемешку со слезами. Она стояла в десятке шагов, и ее не видели.
– Эй, капрал, - продолжал герцог, - переверните-ка его. Фу… не могли поаккуратнее.
– Вроде он, милорд, - сказал Диколи. – Даже не слишком изменился за год.
– На лицо вроде он, - согласился герцог, - но это еще ничего не значит. Похож может быть кто угодно и на кого угодно… ну-ка, спину покажите.
Осторожно, едва касаясь, капрал поднял залитую кровью рубашку на спине лежащего.
– Да уж, - хмыкнул Диколи, - спина каторжника, а не принца. Хорошо его там отделали… Видно, не из покорных был мальчик.
– Вас не касается, - сухо оборвал его герцог.
– Родинку ищите.
– Вот она… Едва видно из-за шрамов. Все, как и полагается – родинка в виде креста. Нет никаких сомнений, милорд, это он.
– Вообще-то родинку тоже можно подделать, - задумчиво проговорил герцог. – Однако будем считать, что это именно Патрик. – Он выпрямился, оглядел неподвижное тело. – Что ж, принц. Будем считать, что это все-таки ты. Я бы сказал, ты был достойным противником. Пусть земля тебе будет пухом. Я уважаю храбрость. Похороните его здесь, - приказал он капралу. – И помните – будете болтать…
– Знаю, милорд, - угрюмо ответил тот.
Изо всех сил Вета всматривалась – не шевельнется ли принц, не поднимет ли голову. Он жив, кричала она молча, жив, он не мог погибнуть! Ведь всего только три дня назад он смеялся и говорил с ней, это же не может так быть, чтобы он погиб, это несправедливо и неправильно!
Вскоре поляна опустела. Остались лишь двое, деловито рывшие могилу и негромко переговаривавшиеся между собой. Уехали герцог и Диколи, громко стонавших раненых увезли, смолкшие было цикады вновь возобновили свой разговор. Стучали заступы, поблескивая в лунном свете.
– Жалко парня, - угрюмо сказал один из солдат. – Мальчишка совсем.
– Жалко! – хмыкнул второй. – Да ты хоть знаешь, кто это?
– Знаю… Бывший принц.
– Так чего тебе жалко-то? Такой же, поди, как и эти.
– Такой-то такой, да, может, и не такой. У нас болтают, будто не за то его на каторгу упекли, что короля убить хотел, а оттого, что за простой народ он заступался, а это господам не по нраву. Если правда это, то нам и надеяться больше не на кого.
– Знай копай давай, да не болтай, - оборвали его. – Это не нашего с собой ума дело.
– Ну что, беремся? Раз-два, взяли…
– И не тяжелый совсем, - голоса зазвучали глуше, из ямы. – Погоди… а он точно мертвый?
Сердце Веты снова замерло.
– Куда точнее-то, сколько в нем железа сидело. Ну, не веришь, так погляди сам, вон жилку тронь на шее…
– Давай хоть лицо ему прикроем. И так словно разбойника хороним, без отпевания.
Вета прижалась лбом к шершавому стволу дерева. Душа ее стонала от ужаса и горя.
А потом все поплыло перед глазами, сразу стало темно и очень тихо… и это было хорошо, потому что в темноте и тишине этой не было такого всепоглощающего отчаяния.
Наверное, она все же потеряла сознание, скорчившись возле дерева. Потому что не услышала, как доносились из ямы голоса:
– Эй, посмотри… да у него жилка бьется! Гляди, точно - слабо, но бьется.
– Ах ты, чтоб тебя через три горы напоперек…
– Проглядели господа… Что ж нам с ним теперь делать?
– Что делать… закопаем, как велено, вот и все. И ничего не видели, не слышали…
– Грех-то какой на душу брать! Господь с тобой! Зароем пустую яму.
– А его потом куда? Возиться с ним еще…
– Не по-человечески это.
Когда Вета очнулась, на поляне уже никого не было. Она осторожно вышла из-за дерева и подошла к могиле. Опустилась на колени и прижала к лицу холодные комья земли. То, что осталось от принца Патрика, стало маленьким холмиком, и никто не узнает, что это за холмик. Никто, кроме этих солдат и ее самой, Иветты Радич.
Все, что у нее было в жизни, осталось здесь, под этим холмиком. Ее любовь, ее надежда, ее жизнь. Слез не было, но из горла рвался сухой, задавленный вой, и она завыла, подняв лицо к равнодушному небу. Она останется здесь. Если бы умереть на этой могиле… о, если бы умереть на этой могиле. Некому больше смеяться, болтать с ней у костра, любить ее на расстеленном плаще, обещать ей, что скоро все изменится… Некому. Какое страшное слово. Она опоздала.
Она не знала, сколько пролежала так, обнимая могильный холмик. Черное небо равнодушно кружилось над головой.
Спазм тошноты скрутил горло. Вета согнулась в приступе сухой рвоты. Она даже не удивилась – сейчас она умрет, и это будет правильно. А потом, вытирая губы, вдруг вспомнила, что этот приступ – приступ жизни, а не смерти. Новая жизнь, которая скрывается сейчас в ней, яростно и бурно заявляет о своем существовании. Жизнь, которая не должна оборваться.
Вета погладила пальцами холмик. Нужно встать. Встать. Идти – вперед, в столицу. Не может быть, чтобы у Патрика не осталось друзей. Нужно что-то делать. Она пока еще не знала, что, но что-то нужно. Ради маленького. Ради правды. Ради этой вот земли, за которую отдал жизнь ее золотой принц.
Луна спряталась за тучи. Дорожку темных пятен на земле, идущую от поляны к лесу, скрыла темнота.
Сейчас она встанет. Еще немножко. Сейчас.
Октябрь 2007 – ноябрь 2008.
(с) Чинючина Алина
Огромную благодарность автор выражает
Марии Филенко
Владиславу Чинючину
Андрею Федорову
Людмиле Куванкиной
Кириллу Корчагину
Олегу Юсиму
Ярославе Забелло
Ольге Ростовой
Евгении Турбабиной