Сказка о Стешеньке
Шрифт:
И вдруг в какой-то момент полотно у него размазалось, расплылось, и на нём появился непонятно откуда взявшийся старинный замок. Затем на дорогу, шедшую от замка, выкатила изыскано украшенная карета. Последнее что увидел Дасий, это был силуэт мужчины со свёртком в руках, и уже в следующую секунду он забылся сладким сном. Впрочем, тут нет ничего необычного, такие видения у него тоже часто случались.
Проспав час с лишним, он резко проснулся, и приятно потягиваясь, поднялся, чтобы вновь взглянуть на свою новую картину, но только теперь уже воочию. То, что он на ней увидел, привело его в благоговейный трепет. Композиция на картине полностью изменилась. Теперь на переднем плане были ни озеро и роща, кои он так старательно прорисовывал, а тот самый
– Что за чудеса?… откуда это тут появилось?… разве такое возможно!… Неужели солнце мне так напекло голову, что я даже не помню, как нарисовал этот свёрток?… – удивлённо вглядываясь в полотно, рассеянно пробурчал Дасий, – ну-ка,… ну-ка,… а это ещё что за такое?… – взволнованно прошептал он, и внимательно присмотревшись к свертку, заметил, что из него выглядывают два крохотных голубых, словно васильки, детских глазика.
– О, божешь ты мой!… да это же не сверток, а запеленованный младенец!… но откуда он здесь взялся!… – воскликнул Дасий и, схватив картину с этюдника, стал крутить её туда-сюда, ища в ней подвох, – нет-нет, такого не может быть!… что это!?… А может я, где-то в глубине душе так хочу обзавестись семьёй и ребёнком, что во сне, словно какой-то лунатик, дописал ещё и младенца… – проверяя свежесть краски и заглядывая на тыльную сторону полотна, недоверчиво тараторил он.
В голове у него роилась тысяча всяких предположений, как такое могло случиться. Дасий даже подумал, что пока он спал, над ним кто-то подшутил, взял и подрисовал дитя, или просто подменил картину. Но проверив всё досконально, и убедившись, что, и холст, и краски его, он отмёл столь нелепое предположение. Поставив полотно обратно на этюдник, он нервно заходил по лужайке, изредка бросая взгляд то на картину, то на пейзаж за ней.
– Нет!… всё сходится,… и лесок тот, и озерцо то,… всё на месте!… но откуда взялся ребёнок?… не понятно!… – возбуждённо рассуждал он. Однако походив и пометавшись так с полчасика, Дасий успокоился и покорно принял версию, что ему просто напекло голову, и он, не помня себя, случайно написал это прекрасное дитя. А приняв такую версию, он вдруг сильно захотел домашнего уюта и тепла.
– Да уж,… вот что значит жить без семьи, без детей,… даже во сне я начинаю грезить об этом!… Ах, как бы было замечательно растить своих ребятишек,… этаких мальчишек забияк носящихся по дому!… О, нет!… они наверняка навели бы такой кавардак, что потом не разберешься, где что лежит!… Уж лучше тогда растить девочку хлопотунью!… Нежную, добрую доченьку,… мы бы с ней гуляли по нашим прекрасным просторам,… писали бы вместе пейзажи,… прославляли бы красоту природы,… ах, как бы это было хорошо… – мечтательно вглядываясь вдаль, рассудил Дасий, печально вздохнул и стал скорей собираться домой.
Мгновенно сложив этюдник и убрав полотно, он окинул прощальным взглядом, полюбившуюся ему панораму, и, развернувшись, почти бегом заторопился в город. По пути он ещё раз несколько вспоминал о случившемся с ним казусе, но разыгравшийся аппетит и обострившаяся жажда тепла и уюта с каждым шагом всё больше и больше затмевали эту тему. А дойдя до своего скромного жилища, он вообще забыл обо всём и, погрузившись уже в совершенно другие заботы, отправился на кухню готовить себе обед.
Разжёг очаг, поставил воду, помыл овощи, и машинально распаковал этюдник. Выложил краски, кисти, и убрал написанную им картину подальше в мастерскую, чтоб она не мешалась под ногами и спокойно сохла. А когда в кастрюльке весело забулькал суп, добавил в него пряных специй и уселся обедать. Впрочем, обед у него долго не продлился. На еду Дасий времени много не тратил, предпочитал экономить на этом. А вот вздремнуть после обеда, дабы набраться сил для вечернего пленэра, обожал.
Вот и сегодня он собирался пойти вечерком на свой любимый бугорок писать закат. Для него это было привычным делом писать по два раза в день на одном и том же месте, разное освещение, разные краски, непредсказуемый колорит.
3
Изрядно выспавшись и отдохнув, Дасий уже через час был на ногах. Первым его желанием было испить перед выходом свежего, ароматного, бодрящего чайку. Быстро вскипятив воду и накрошив в чарку сахарку с боярышником, он уже было собрался присесть за стол, как неожиданно из мастерской, где сохла дневная картина, раздался странный мяукающий звук.
– Что это!?… никак кот забрался!?… ишь проказник, размяукался,… надо бы его прогнать пока чего не натворил… – услышав непонятное вяканье, решил Дасий и поспешил в мастерскую. Каково же было его удивление, когда он там оказался. На полу возле той самой картины лежал запеленгованный ребёнок и жалобно плакал. Это-то и был тот мяукающий звук, что он услышал с кухни. Но что ещё удивительно, картина была пуста, младенец на ней отсутствовал.
Дасий недоумённо открыл рот и немигающим взглядом уставился на ребёнка и картину одновременно. Он был не в состоянии что-либо сказать, в горле вмиг пересохло, и он только взмахивал руками, указывая то куда-то наверх, то на дверь. Бедняга вновь не мог поверить, что здесь замешано чудо. Он снова подумал, что над ним продолжает подтрунивать какой-то невидимый шутник.
– Да что же это такое!… ну, кто же так надо мной потешается!?… а ну выходи!… Да сколько же можно прятаться!… – наконец выдохнул он из себя возмущение, думая, что сейчас-то он точно разоблачил неведомого шутника. Но, увы, никакого отзыва не последовало, никто к нему не вышел. Никакого шумка, ни смешка, ни хохотка, ни движения, лишь тишина, и даже младенец стал меньше плакать. Быстро очнувшись от первого шока, Дасий подошёл к младенцу, осторожно поднял его с пола, и перенёс на стол.
– Ну что же ты всё плачешь,… ах, ты горюшко моё,… и откуда же ты только взялось, дитятко голубоглазое… – ласково глядя на ребёнка, пролепетал он и стал аккуратно разворачивать его. Сняв пелёнки, он сразу обнаружил причину плача. На груди у дитя плотно прижатый пелёнкой к телу лежал дорогой золотой кулон сплошь усыпанный жемчугом. Именно он, давя на грудь, доставлял ребёнку боль. Дасий быстро снял кулон, открыл его и начал изучать. Ребёнок вмиг затих.
– Хм,… странно,… не по-нашему написано,… какая-то латынь,… явно чужой язык,… надо будет потом показать библиотекарю!… Ну и хватит на этом,… дитятке ведь всё равно, на каком языке с ним говорят, лишь бы сытно кормили,… а вот с едой-то у меня негусто!… Надо бы молочка раздобыть, да кашки манной сварить,… вон, как грустно на меня смотрит,… проголодалась малютка… – нежно сюсюкая, пролепетал Дасий и тут же кинулся на кухню хлопотать по хозяйству. Взялся искать кастрюльку для кашки и посуду под молоко.
А меж тем сама малютка, безмолвно возлегая на столике для холстов, потихоньку сучила ножками и спокойно поглядывала по сторонам. Смотрела, куда это она попала. Кстати, малютка оказалась очень даже премилой девочкой первого года жизни. И теперь её симпатичные голубые глазки с любопытством изучали развешенные по всем стенам мастерской картины.
– Ура, нашёл!… ты только немножко потерпи, моя хорошая!… я сейчас!… я быстро!… – закричал с кухни Дасий и, схватив найденную им посуду, мгновенно умчался к соседям за молоком и манкой. У тех тоже недавно появился ребёнок, а потому они всегда держали в запасе молоко и детскую кашку. Девочка же, словно понимая, о чём её попросил Дасий, кивнула головой и еле слышно замурлыкала про себя какую-то незатейливую мелодию. Ей было теперь так тепло и уютно среди всех этих живописных картин. Она сейчас будто находилась в каком-то волшебном лесу, ведь её окружали полотна с чудесными пейзажами.