Сказка про избавителя

Гравицкий Алексей Андреевич

– Она не могла больше жить с ними, еще чуть и она покончила бы с собой.

– А тебе что с того? Она не хотела расставаться со своею болью. Ты нарушил правило, ты отнял, отнял против желания.

– Я знаю. Но теперь она будет жить, будет жить счастливо, а про то, что у нее была боль она и не вспомнит.

– Ну знаешь, ты хочешь прыгнуть выше головы. Это не в твоей власти. Перестань, или я прекращу это механически!

– Ты не посмеешь еще раз, - голос Кирилла дрогнул.

– Ха-ха, три раза.

Я уже слышал это от тебя. Вот увидишь, я сделаю это, если ты не откажешься от своих бредовых идей.

– Но я не откажусь. Они не должны мучаться. А я могу избавить их от мучений.

– Они будут мучаться так и столько, сколько им положено. Я так сказал и так будет.

– Нет, так не будет. Пока это в моих силах, я буду исправлять твои ошибки.

– Я предупредил тебя. У тебя есть время до завтрашнего утра. Думай. Если не отречешься, то придется произвести физическое вмешательство.

Илья вбежал в просторный зал, подлетел к кассе, протянул деньги:

– Студенческий, пожалуйста.

Бабулька-кассирша высунулась из своего окошечка, как рак из раковины, недоверчиво посмотрела на здоровенного Илью, с еще большим недоверием воззрилась а его огромную черную бороду.

– Документы, - в ее голосе звучало сомнение.

Илья вытащил из кармана потертый студбилет, сунул его в окошечко. Кассирша внимательно посмотрела на фотографию, на Илью, изучила печати, росписи. Так уж устроены люди, что привыкли верить бумажке, а не своим глазам. Бабулька протянула билетик, студбилет и сдачу.

– Благодарю, - улыбнулся Илья.

Он отлетел от кассы, будто его ударило током, в три прыжка перемахнул мраморную лестницу, сунул старенькому смотрителю билетик и побежал в направлении, которое указывала табличка с надписью: 'НАЧАЛО ОСМОТРА'.

Кирилл скинул халат и опустился на кровать. Рядом лежала жена, та женщина, которой казалось, что понимает его боль. Наивная.

– Кир.

– У?

– Повернись, когда я с тобой разговариваю. Я не могу говорить со спиной.

Он повернулся:

– Чего?

– Кир, мне страшно. Зачем тебе это нужно?

– Это нужно не мне, это нужно людям.

– Черт тебя задери!
– взорвалась жена.
– Твои люди приходят и уходят, они забывают тебя. Ты даже благодарности от них не слышишь.

– Мне не нужна благодарность.

– Кир, миленький, но они уходят от тебя счастливыми, а ты... Я одна вижу, как ты тускнеешь день ото дня. Кто тебе сказал, что ты должен принять на себя все беды людские? Кто сказал, что ты должен переживать за них их боль?

– Никто. Наоборот, все говорят, что я этого делать не должен.

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Так надо. Я знаю, что кроме меня этого никто не сделает.

– Ты... ты... ты, как Христос, который искупает грехи всего мира.

– Или, как

Будда, что ощутил связь с каждой молекулой этого мира. А может я и есть Будда, Христос и многие другие?

– Все шутишь? И шутки у тебя такие же...

А ты между прочим за последние лет десять ни разу не улыбнулся.

– Ты хочешь, чтобы я улыбнулся?

– Да.

– Ладно.

Кирилл посмотрел на жену, попробовал растянуть губы в улыбке, но улыбка получилась вымученная и горькая.

– Кир...

Жена заплакала. Он провел рукой по ее щеке, хотел произнести какие-то слова успокоения, но слов не было.

Она не заметила, как ее ладошка оказалась зажата в его ладонях.

– Отдай мне свою боль. Отдай печали, тоску, скорбь. Отдай все то, что скопилось в тебе и мучает тебя.

Отдай, оно тебе не понадобится. Поверь, это не большая потеря, тебе будет легче. Я знаю, верь мне.

Он говорил и говорил, пока все ее страхи не выплеснулись наружу и не перетекли в его сердце. Она всхлипнула и улыбнулась. Он знал, что ей теперь хорошо и спокойно, но он не знал как это, он не мог ощутить этого покоя.

– Я читала про тебя статью в 'Московском комсомольце'. Знаешь, как они тебя назвали?

– Как?

– Избавитель.

– Хм, в этом что-то есть.

– Ты мой избавитель, знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

Потом она заснула, а Кирилл встал и прокрался на кухню. Он достал из холодильника початую бутылку водки и попытался залить скорбь, тоску и боль десятков тысяч людей.

Но для этой цель требовалось море водки, а магазины уже были закрыты.

Музей закрывался, но Илья и не думал уходить. Он встал посреди зала, раскинул руки и закрыл глаза. Смотритель, выгонявший увлекшихся посетителей, прошел мимо, будто Ильи не существовало. Потом появилась уборщица. Та вообще прошла сквозь Илью, как сквозь воздух. Потом в зале никого не осталось, погас свет.

Илья шевельнулся, опустил руки, огляделся по сторонам и пошел к стеклянному ящику, закрывавшему ценные экспонаты от пыли и чужих рук. Его рука прошла сквозь стекло, будто того и не было. Сигнализация не сработала. Илья усмехнулся. Его рука под стеклом схватила старинную, залепленную драгоценными камнями, рукоять огромного меча. Илья потянул меч на себя.

Теперь он стоял в зале с мечом в руке, а стекло выглядело так, словно его и не трогали. Илья поднял меч над головой. Неизвестно откуда взявшийся ветер, растрепал его волосы, поиграл бородой, поднял в воздух и вихрем понес из зала. Илья захохотал. Вихрь унесся, унес Илью, а его хохот еще долго гремел, отражаясь от стен и мраморного пола.

Кирилл вышел из дома ранним утром. настолько ранним, что вокруг не было ни души. Он оглянулся, никого не увидел и пошел, легко насвистывая что-то себе под нос.