Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"
Шрифт:
– Заходи! Чего испугался?
– проскрежетал откуда-то изменившийся до неузнавания Голос.
И неведомые силы бесцеремонно выпихнули совершенно растерявшегося Мышонка Ларри на единственный свободный от хлама пятачок.
У Мышонка закружилась голова от бытрого перемещения из света в темень, от дружелюбной хозяйки к неведомым чудищам, столпившимся вокруг него.
А они кривлялись, как клоуны в цирке. Строили рожи и вопили, как черти с того света. Кто-то из них притащил скелет и теперь он плясал в синеватом столбе света, возникшего неведомо откуда. Со всех сторон подступали к нему безобразные твари. Кричали ему в уши гадости, а он
Жутко стало Мышонку. Никак не ожидал он встретить такое безобразие на светлой Луне. Да и на Луне ли он теперь? Может, перенёсся странным образом на другую планету и не заметил?
А холодно, холодно-то как! Даже шубка тёплая не спасает...
Чихнул Мышонок раз. Ещё раз - да на ногах и не устоял. Так и покатился. Всё быстрее и быстрее катится. И не удержался. Свалился с Луны!
Жуткий был этот полёт. Тряхнуло Мышонка как следует.
Открыл он глаза и увидел, что лежит он на берегу родной речки. Один одинёшенек.
Солнце взошло. Красота кругом необыкновенная.. Стрекозы прозрачными крылышками рисуют узоры в воздухе. Капли росы дрожат на подросшей за ночь травке. Флотилия уток гордо скользит по притихшей реке.
– Уф!
– выдохнул с облегчением Мышонок.
– Значит, я расту ещё, раз во сне летаю!
А на Луну никогда больше не полезу.
Мне и отсюда хорошо на неё любоваться.
Безопаснее.
Высоко в небе над ним висел кружевной воротничок утренней Луны.
Ада Цодикова
Мышь и воробей
У мыши здоровье расстроилось — свежего воздуха в чулане не хватало. Побежала она к своему старому другу воробью посоветоваться, как ей быть.
— Зачахла я, — говорит, — в своем чулане. Свежего воздуха не хватает. Вредно мне чулан сторожить — надо бы чем-нибудь другим заняться.
— Давай землю пахать, — предложил воробей.
— Давай! — обрадовалась мышь.
Вот вспахали они вдвоем поле, посеяли ячмень, сидят — ждут урожая.
Ячмень уродился на диво — зерно к зерну и высокий, как лес. Мышь скосила ячмень, воробей обмолотил — целая гора зерна у них набралась, крупного, золотистого. Осталось лишь поделить урожай, чтоб никому обиды не было.
Делили урожай по зернышку: мышь раскладывала их на две кучки, а воробей сидел рядом и следил. Каждому досталось столько, что в пору амбар было строить. Но одно зернышко осталось лишним — не было ему пары. И мышь сказала:
— Так и быть, возьму его себе.
— Как так себе? За что? — рассердился воробей.
— За что? Да за косьбу, — говорит мышь. — Ведь я косила!
— А я молотил, — не уступает воробей. — Думаешь, легко мне было? До сих пор все косточки ноют.
— Подумаешь! — говорит мышь. — Я ведь не только косила, я еще и зернышки раскладывала. Это зерно мое!
— Нет, мое! — говорит воробей. — Тебе легко было зернышки раскладывать, ведь я за тобой следил.
Целых семь дней они спорили и так ни до чего не доспорились.
И тогда пошли они к судье — медведю.
Медведь был покладистый господин: сел на свою телегу, приехал судить двух старых друзей. Сперва он выслушал, как было дело. Потом попросил времени на размышление и забрался на весь день в ольшаник, где было не так жарко. Там он и размышлял, и до того усердно, что кусты от храпа дрожали.
Вечером косолапый проснулся и вынес решение.
— Все должно быть справедливо, — сказал он, — и поэтому вы должны разделить это лишнее зернышко на две половинки.
А весь остальной урожай погрузите на мою телегу. Не даром же я трудился — ваш спор разбирал.
Мышь и воробей умели себя вести и с судьей спорить не стали: весь урожай погрузили медведю на телегу, а себе лишь одно зернышко на двоих оставили.
Землю они больше не пашут, но дружат по-прежнему. И когда встречаются, воробей всегда спрашивает:
— Помнишь, мышка, какой у нас ячмень уродился?
— Еще бы не помнить! — отвечает мышь. — А помнишь, как хорошо медведь нас рассудил?
— Еще бы! — говорит воробей. — Такого не забудешь!
Эстонская сказка
На дюнах
Рассказ пойдет о ютландских дюнах, но начинается он не там, а далеко, далеко на юге, в Испании: море ведь соединяет все страны, перенесись же мыслью в Испанию! Как там тепло, как чудесно! Среди темных лавровых деревьев мелькают пурпуровые гранатные цветы; прохладный ветерок веет с гор на апельсинные сады и великолепные мавританские галереи, с золочеными куполами и расписными стенами. По улицам двигаются процессии детей, со свечами и развевающимися знаменами в руках, а в вышине над улицами города раскинулось ясное, чистое небо, усеянное сияющими звездами! Льются звуки песен, щелкают кастаньеты, юноши и девушки кружатся в пляске под сенью цветущих акаций; нищий сидит на ступенях мраморной лестницы, утоляет жажду сочным арбузом и затем опять погружается в привычную дремоту, сладкий сон! Да и все здесь похоже на какой-то чудный сон! Все манит к сладкой лени, к чудным грезам! Таким грезам наяву предавалась и юная новобрачная чета, осыпанная всеми благами земными; все было ей дано: и здоровье, и счастье, и богатство, и почетное положение в обществе.
— Счастливее нас никого и быть не может! — искренне говорили они; и все же им предстояло подняться по лестнице человеческого благополучия еще на одну ступень, если бы Бог даровал им ожидаемое дитя, сына, живое физическое и духовное изображение их самих.
Счастливое дитя! Его бы встретили общее ликование, самый нежный уход и любовь, все благополучие, какое только могут дать человеку богатство и знатная родня.
Вечным праздником была для них жизнь.
— Жизнь — милосердный дар любви, почти слишком великий, необъятный! — сказала супруга. — И представить себе, что эта полнота блаженства должна еще возрасти там, за пределами земной жизни, возрасти до бесконечности!.. Право, я даже не в силах справиться с этой мыслью, до того она необъятна!
— Да она и чересчур самонадеянна! — ответил муж. — Ну, не самонадеянно ли, в сущности, воображать, что нас ожидает вечная жизнь... как богов? Стать подобными богам — ведь эту мысль внушил людям змий, отец лжи!
— Но не сомневаешься же ты в будущей жизни? — спросила молодая супруга, и словно темное облачко скользнуло впервые по безоблачному горизонту их мыслей.
— Религия обещает нам ее, священники подтверждают это обещание! — сказал молодой муж. — Но именно теперь, чувствуя себя на верху блаженства, я и сознаю, насколько надменно, самонадеянно с нашей стороны требовать после этой жизни еще другой, требовать продолжения нашего блаженства! Разве не дано нам уже здесь, в этой жизни, так много, что мы не только можем, но и должны вполне удовлетвориться ей!