Сказки для взрослых
Шрифт:
– Мама и папа.
Только сейчас я рассмотрела ее. Да, ей было уже за сорок. Невысокая, в меру полновата, в темно-сером платье, в черной косынке, повязанной в виде ободка. Волосы такие же, как у девочки на фото, только на висках – ранняя седина. Глаза голубые, потухшие, кончики губ опущены.
– Что с ними случилось? – спросила она.
Я коротко рассказала. Как папа поздно вечером хотел поставить машину в гараж, как мама напросилась поехать с ним, а я вышла их проводить. Как промчавшаяся черной стрелой машина прокурора врезалась в них, отбросила к столбу, как загорелась машина родителей…
– А вы все это видели?! – ужаснулась она.
– Да.
– Сколько же вам тогда было?
– Четырнадцать.
– Господи!
– Нет. Он обвинил во всем моего папу, мы с дедом еще и денег ему заплатили за помятую машину.
– Похоже, нет на земле правды, – вздохнула женщина.
Мы дошли до ворот, за которыми стоял мой «Мини Купер». Я остановилась.
– А у меня здесь дочка. Адочка. В честь бабушки ее так назвали, моей бабушки. Она как раз перед рождением Адочки умерла, так правнучку свою и не увидела. Но жила она хорошо, счастливо. Вот мы и решили дочку так назвать, чтобы она тоже счастливой была…
Женщина отвернулась и заплакала. У меня защемило сердце. Но спросить, что случилось, я не решалась, предчувствуя, что история будет не из приятных. Женщина поплакала несколько минут, потом тщательно вытерла глаза платочком и спросила:
– Вы ведь тоже маршрутку будете ждать?
– Нет, я на машине. – Я показала на свой «Мини Купер», стоявший в тени под деревом.
– А-а… Тогда поезжайте. – Женщина вздохнула и отвернулась, посмотрела на дорогу, откуда должна была появиться пассажирская «Газель».
– Знаете что, давайте, я вас в город отвезу, – предложила я, – а то сколько вы тут еще простоите!
Я распахнула дверку моей машины со стороны пассажирского сиденья. Женщина нерешительно пожала плечами:
– Нет, я не могу… Мне вам заплатить нечем…
– Да вы что?! Какая плата? Садитесь. Какая мне разница – одной ехать или вдвоем? Вы где живете?
Женщина назвала улицу.
– Ну, я не совсем рядом с вами, но все же ближе, чем за городом. Вам ведь так и так пересадку делать, так что садитесь, сокращу вам дорогу.
Женщина поблагодарила меня и села. Мы поехали в город.
– Меня Полиной зовут, – представилась я.
– Нина, – сказала женщина.
– А отчество?
– Васильевна. Хотя не привыкла я к отчеству, да и рано меня так величать, мне ведь еще только тридцать семь.
Я покосилась на попутчицу. Да, я-то думала, что ей уже за сорок, а она совсем еще молодая женщина, старше меня всего на девять лет. Я своих знакомых с такой возрастной разницей зову просто по имени и на «ты».
Словно угадав мои мысли, Нина Васильевна спросила:
– Что, не ожидали? Выгляжу старше? Да, я знаю, это горе меня подкосило. Еще совсем недавно мне и тридцати пяти не давали. Я ведь хорошо с мужем живу, расстраиваться мне особо не из-за чего. Он у меня не пьет, зарплату всю отдает, добрый… Дочка вот подрастала… Думала, так и доживу до внуков и буду счастливой бабушкой… А тут в прошлом году открылось это проклятое модельное агентство, черт бы его побрал вместе с его хозяйками! Все девчонки как с ума посходили. Наша Адочка прибежала домой сама не своя. «Мама, – кричит, – все девчонки в модельное агентство записываются! Можно и мне?» Мы с отцом прямо дара речи лишились. Какое агентство?! Это где полуголые девицы по пьедесталу ходят, а весь зал на них глазеет?! Адочка говорит, мол, не по пьедесталу, а по подиуму. А то, что все смотрят, так ведь и в цирке на акробатов смотрят… Мы с отцом ее не пускали. Мы простые рабочие, отец – мастер на заводе, я – продавщица в промтоварном магазине. Мы свои деньги всегда честно зарабатывали, руками да головой. А это… даже не знаю, как и назвать… Это же свое тело на всеобщий показ выставлять! Все равно что собой торговать. В общем, мы ругались, но Ада настаивала на своем. Убеждала нас, что мы отстали от жизни, что модели сейчас зарабатывают столько же, сколько спортсмены-чемпионы, что она свой шанс упускать не хочет из-за нас…
Женщина тяжело вздохнула, покачала головой.
– В конце концов она вас убедила? – спросила я.
– Да не то что убедила… Просто заявила, что если мы против, то она уйдет от нас, бросит школу, будет самостоятельной и все равно запишется в это агентство. Мы испугались, что потеряем дочь, что она отдалится от нас. И согласились. Лишь бы Адочка при нас осталась… А она, как только туда записалась, стала меняться просто на глазах!..
– А разве вы не подписывали договор с агентством? Насколько я знаю, если девочки несовершеннолетние, договор заключается с их родителями, или же родители дают письменное согласие на работу дочери в таком агентстве.
– Да, конечно. Мы подписали какую-то бумагу, что, мол, мы не против… Но она нас просто вынудила.
– Фактически она вас шантажировала, – сказала я.
– Что? – не расслышала Нина.
– Я говорю, что ее поведение смахивает на шантаж. Ваша дочь просто вынуждала вас подписать соглашение.
– Да мы и сами удивились! Раньше она такой не была. Она бы не додумалась так заявить, скорее всего ее кто-то научил…
– И я даже догадываюсь кто.
– Вот я и говорю, Адочка стала какой-то другой… Занятия в этом агентстве были три раза в неделю. Понедельник, среда, пятница, вечером, с пяти до восьми. Она прибегала такая возбужденная, рассказывала, как их учат ходить, ведь даже двигаться и сидеть надо как-то там по-особому, не просто – ноги вместе, а чтобы пятка одной ноги была перед носком другой, а коленки – вместе и чуть в сторону. Ада дома перед зеркалом все так сидела и ходила по комнате, как цапля, неестественно, чудн'o. А она говорила, что мы ничего не понимаем, что именно так и надо. Потом она потребовала больших денег за… не помню, как это называется, похоже на слово «портфель»…
– Портфолио, – подсказала я.
– Вот, вот. – Нина опять вздохнула. – Я-то думала, что это… не знаю, какой-нибудь наряд дорогой или украшение, раз таких деньжищ стоит, а оказалось, это альбом с фотографиями нашей дурочки, где она в разных позах сидит и стоит. Я как альбом увидела, чуть в обморок не упала! Она почти везде в купальнике, а на двух фотографиях – вообще безо всего! Правда, сидит она на полу, и так, что ничего не видно, коленками и руками прикрылась, но все равно, ее кто-то так видел, раз фотографировал! А она говорит, что фотограф – молодая женщина и вообще там только чисто женский коллектив. Я спрашиваю – а зачем такие-то фотки, в этом непристойном виде? А она: это, мол, для отбора, кто более фотогеничен. В общем, на каждый наш вопрос у нее ответ был: все, мол, хорошо, нас учат макияжем пользоваться, и ходить, и все такое… А когда конкурс будет, победительница поедет в Париж работать.
– А сколько вы за портфолио отдали? – спросила я.
– Стыдно сказать – пятнадцать тысяч! Это за альбом с двадцатью фотографиями! А еще мы каждый месяц две тысячи вносили за то, что их учат ходить, вихляя бедрами. Ну не дурдом ли?! Вот и посчитайте: тридцать девочек. По две тысячи каждый месяц – это же какие деньги! Правда, после какого-то просмотра несколько девочек отсеялись. Но все равно, их больше двадцати осталось. Сколько у нас расходов было с этим агентством! Кроме ежемесячных двух тысяч, то на купальник ей три тысячи дай, то на туфли какие-то там особенные – три с половиной, то тысячу на косметику… Это же ужас! Мы с отцом просто взвыли. А Адочка говорит – не волнуйтесь, мол, нам сказали, что скоро мы будем зарабатывать, причем такие деньги, которые вам с папой и не снились! Потерпите еще месяц-другой… Мы и терпели… А когда конкурс какой-то приближаться стал, Ада уже по пять дней в неделю там пропадала. И занятия были уже не до восьми, а до девяти. Домой она в половине десятого приходила. Уж как мы переживали! И, оказалось, не зря!