Сказки и легенды
Шрифт:
– Даже тогда, когда свищет вихрь и ревет ураган? Как же вы ухитряетесь делать это?
– Навык, мой молодой друг, навык. У нас есть летописцы, умеющие на одну тысячу манер описывать капельку росы и знающие восемьдесят восемь прилагательных к слову "куст". Есть удивительные искусники и даже зарабатывают на этом хорошие деньги.
– И сколько лун вы пишете все про погоду?
– Я - шестьсот. Да мой отец писал семьсот двадцать пять лун, да мой дед восемьсот тридцать две.
– И вам не надоест?
– Мы любим наше дело!
– с гордостью
– Что же мне, однако, делать?
– спросил Юн-Хо-Зан.
– И как довести о такой несправедливости до сведения высших? Этого так оставить нельзя!
– Попробуй, сходи к верховному мандарину нашего города!
Юн-Хо-Зан пошел с такой быстротой, с какой может идти человек, боящийся ступить на пятку.
В доме главного мандарина стоял крик и плач, когда к нему подошел Юн-Хо-Зан. Кричал один голос, а плакали многие.
– Мандарин сейчас занят, - сказали Юн-Хо-Зану прислужники, - он ругает китайцев. Подожди, пока кончит.
– За что ж он их ругает?
– спросил Юн-Хо-Зан.
– А так. Чтобы чувствовали почтенье!
– отвечали ему.
– Делается это так. На восходе солнца к дому мандарина сходятся просители. Младшие мандарины, между тем, когда главный мандарин проснется, рассказывают ему содержание просьб и так раскаляют сердце мандарина, что, когда солнце доходит до полудня, он, как тигр, вылетает к просителям, кричит, ругается, топочет ногами и грозит извести на них целую рощу бамбуков. Просители от этот чувствуют почтение к власти.
– Но они чувствовали бы еще больше почтения, если бы мандарин без крика и шума спокойно и справедливо разбирал их жалобы!
– сказал Юн-Хо-Зан.
– Эге!
– воскликнули прислужники.
– Уж не во время ли прогулки в бамбуковом лесу пришла тебе в голову эта мысль? В это время мандарин кончил кричать на прочих китайцев, и к нему позвали Юн-Хо-Зана.
Терпеливо выслушал Юн-Хо-Зан весь крик, с которым на него накинулся мандарин, поклонился и сказал:
" Когда мудрый говорит глупости, он все же умнее, чем самое умное, что скажет дурак", - говорит Конфуций. Мандарин улыбнулся:
– Это мне нравится. Ты, видно, человек неглупый и кое-что знаешь. Говори, в чем твое дело!
Юн-Хо-Зан рассказал ему о том, что видел и слышал в тюрьме.
– Гм... А у него действительно нет косы?
– спросил мандарин, когда Юн-Хо-Зан кончил свой рассказ.
– Как же у него будет коса, когда ему каждую неделю бреют голову!
– воскликнул Юн-Хо-Зан.
– В таком случае, это не мое дело!
– сказал мандарин.
– Если бы у него была коса, - мое дело посмотреть: настоящая коса или фальшивая. А раз косы нет, - это дело мандаринов-судей. К ним и иди.
Юн-Хо-Зан откланялся и поспешил в дом, где судили. Дом, где судили, был мрачный дом. Так и казалось, что вот-вот сейчас из-за угла выскочит человек, схватит и начнет бить по пяткам.
Преодолев, однако, все страхи, Юн-Хо-Зан прошел в ту комнату, где сидели мандарины-судьи.
Перед ними на коленях стоял человек, обвинявшийся в краже
– Палка! Палка!
– кричал мандарин, ругавший подсудимого.
– Не в палке дело, почтенные мандарины, а в том, зачем он ее взял. Это негодяй! Завзятый негодяй! Он на все способен! Он взял палку затем, чтобы убить своего отца и мать! Вот зачем! И я надеюсь, справедливые мандарины, что вы накажете его не за кражу, а по всей справедливости за отцеубийство. То есть, прикажете его разрезать на одну тысячу кусочков!
– Кража! Кража!
– кричал мандарин, восхвалявший подсудимого. Тут кражи нет, а есть доброе дело. У кого взял этот человек палку? У соседа. А кто сосед? Негодяй, известный курильщик опия, безумный. Этот безумный негодяй, накурившись опия, исколотил бы палкой насмерть свою жену и детей. Жалея несчастных, этот человек и взял потихоньку палку у негодяя. Не казнить его надо, добродетельного человека, а поблагодарить. И я уверен, справедливые мандарины, что этот добрый человек не уйдет от вас без похвалы и награды. А что касается до отцеубийства, то, справедливые судьи, у него и отец и мать давно уже умерли. Кого же убивать-то?!
– А, умерли?
– закричал мандарин-ругатель.
– Тем хуже! Значит, он взял палку, чтобы раскопать их могилы. Осквернение памяти предков! Значит, вы присудите его прежде, чем разрезать на одну тысячу кусков, распилить тупой пилой надвое!
– Зачем они говорят все это?
– удивился Юн-Хо-Зан, обращаясь к знающему, по-видимому, все эти дела человеку.
– Человек украл палку, ну, и суди его за кражу палки. А зачем же один обвиняет его в отцеубийстве, а другой говорит о добродетели.
– А таков порядок, - отвечал знающий в делах толк человек, - один тянет истину к себе, другой - к себе, а, в конце концов, она и остановится прямо перед судьями! Один будет непомерно запрашивать, а другой - невероятно сбавлять. Мандаринам-судьям настоящая цена и выяснится.
– Странный обычай!
– сказал Юн-Хо-Зан, и подождав, пока дело о палке кончилось, обратился к мандаринам со своим делом.
Мандарины выслушали его, одни - прислушиваясь к тому, что он говорил, другие - рассматривая узоры на потолке, и в один голос воскликнули: - Закон!
– Да тут два закона!
– возразил Юн-Хо-Зан.
– Один - иметь косу, другой - брить голову. Какой же закон должен быть исполнен?
– Оба. Все законы всегда должны исполняться!
– отвечали в один голос мандарины.
– Мы затем и приставлены, чтобы все законы всегда исполнялись.
– Все!
– уже в испуге воскликнул Юн-Хо-Зан и поспешил, насколько пятки позволяли, поскорее убраться.
"Уж если от применения двух законов человека каждый день бамбуками по пяткам, - что же будет, если к нему применить сразу все!" - думал он.