Сказки старого Вильнюса II

Фрай Макс

Горько ухмыльнулся про себя: «А уж со мной-то как повезло беднягам — подумать страшно. Как ни крути, а свинью я им подложу изрядную».

Но благоразумно промолчал.

В банке перевел на хозяйский счет аванс за два месяца, получил от прекрасной посредницы свой экземпляр договора и связку ключей, забрал вещи из гостиницы, назвал таксисту свой новый адрес: «Улица Палангос», приехал, поднялся на последний этаж, заперся, перевел дух — все, дело сделано. Чур я в домике.

«В домике» — это означает, что можно отключить телефон, запереться на все три замка, задвинуть щеколду и никому никогда не открывать, даже проверяющим из газовой конторы и улыбчивым распространителям рекламы. Всех к черту.

Это означает, что можно остаться в полном одиночестве.

Один на один с собой.

Затем

и уехал, никому не сказавшись. То есть, конечно, предупредил тех немногих условно близких, которые могли бы забить тревогу, но даже им ничего толком не объяснил. Выслушал десяток почти одинаковых восклицаний: «Это безумие!» — и великое множество разумных аргументов против. Всех выслушал, со всеми вежливо согласился, а потом собрал чемодан и уехал. В город, где никогда прежде не бывал и не мечтал побывать, о котором и знал-то сугубо теоретически — есть такой населенный пункт, столица страны Литвы, сравнительно недалеко, виза не нужна — это все. Ну и слависту там, как выяснилось, раздолье, почти все местное население говорит по-русски и по-польски, объясняйся — не хочу, было бы желание. Но это случайное совпадение, на выбор нового места жительства оно не повлияло.

Никакого выбора, собственно, и не делал. Просто ткнул пальцем в карту Европы — безответственно, наугад. Попал не то чтобы прямо в Вильнюс, но он оказался ближайшим к месту соприкосновения ногтя с бумагой большим городом. Селиться в деревне в любом случае не хотел, значит, и думать нечего, Вильнюс так Вильнюс. Да какая разница.

План был такой: никого не видеть, ничего не слышать, ни с кем ни о чем не говорить. Даже не переписываться. Из дома выходить только в случаях крайней необходимости. Остаться наедине с собой и посмотреть, что будет. Скорее всего, ничего особенного. Но попробовать-то можно. Вернее, нельзя не попробовать. Потому что время внезапно перешло в наступление, и победа его стала теперь вопросом — вот именно, всего лишь времени. Будь оно проклято. Будь оно благословенно — все, оставшееся мне.

За последний год прочитал добрую сотню книжек о смерти — страшных и утешительных, умных и глупых, мистических, философских и научно-популярных. В подавляющем большинстве случаев авторы отчаянно противоречили друг другу, не оставляя дотошному читателю ни малейшей возможности выбрать что-нибудь наиболее приемлемое и на этом успокоиться. Твердо уяснил только одно: умирая, человек остается наедине с собой. И решил выяснить — с кем именно предстоит остаться наедине? И хорошо бы, если получится, заранее привыкнуть к его — своему — обществу. Откладывать в любом случае больше некуда; если по уму, начать следовало гораздо раньше. Ну да чего уж теперь локти кусать.

Заперся-то заперся, но вечером того же дня пришлось выйти на улицу. В съемной квартире не оказалось посуды — вообще никакой, только гнутые алюминиевые вилки и одинокая десертная ложка в пыльном кухонном ящике. Даже для самой аскетической жизни явно недостаточно.

Купил электрический чайник, две чашки, несколько разнокалиберных тарелок — про запас. Заодно чай, сахар, хлеб, молоко и маленькую кастрюльку, чтобы его греть. Укладывая покупки в пакет, чуть не заплакал. Думать, что новая посуда переживет своего владельца, оказалось мучительно. Удивительное дело, здоровым людям, которым предстояло прожить еще много лет, совершенно не завидовал. А дурацким плошкам — почти до слез. Как будто именно их способ бытия таил в себе какие-то немыслимые сладостные, но теперь навек утраченные возможности.

Смешно.

По дороге из магазина вдруг вспомнил, как в студенческие времена, когда денег на вино вечно было меньше, чем готовности захмелеть от чего угодно, зато времени впереди гораздо больше, чем удавалось вообразить, кто-то из компании вдруг задался вопросом: что бы вы стали делать, если бы совершенно точно узнали, что жить осталось всего год? Большинство предсказуемо выбрало путешествия и непрерывный секс, но были и более оригинальные варианты: срочно написать роман, научиться летать на параплане, перепробовать все психотропные средства, какие удастся добыть, отправиться в Индию и быстренько получить там просветление, проваляться весь год на каком-нибудь пляже, забив на все. А кто-то из девушек — то ли Моника, то ли Анна, сейчас уже не вспомнить — сказала, что постаралась бы срочно родить ребенка — для мамы, чтобы не оставлять ее совсем одну. Бывают и такие благородные сердца.

Подумал: «И ведь никому не пришло тогда в голову сказать: „Отправлюсь покупать чайник и кастрюлю“. Почему-то правдой вечно оказываются такие простые и одновременно абсурдные факты — никакой фантазии не хватит их предвосхитить».

Лег спать в субботу первого сентября. И проснулся тоже в субботу. Четырнадцатого июля.

Вполне мог бы не заметить неувязку, если бы не соседский телевизор, оравший за стеной по-русски о взятии Бастилии, да с таким энтузиазмом, словно хотел подбить телезрителей на новый штурм далекой парижской крепости. Удивился — с чего вдруг вспомнили? Что за повод?

Был благодушен, потому что хорошо выспался и вообще чувствовал себя много лучше, чем привык в последнее время. Подумал: «Праздное любопытство — роскошь в моем положении. С другой стороны, именно в моем положении следует позволять себе любую роскошь». И включил компьютер, чтобы почитать новости. Озадаченно уставился на дату с нижнем углу: 2012.07.14. Господи, твоя воля. Это как же понимать?

Как, как. Обычный сбой программы, нашел чему удивляться.

Однако новости были переполнены поучительными сведениями о взятии этой чертовой Бастилии, случившемся якобы ровно двести двадцать три года назад. Кроме этого, по уверениям всезнающего Интернета, в Кёльне начинался ежегодный праздник фейерверков, [15] в Венеции — первый день Festa del Redentore, [16] а в мадагаскарском городе Махадзанга проходила ежегодная церемония омовения реликвий королей Буйна. [17] Все эти события имели наглость датироваться четырнадцатым июля, а вовсе не вторым сентября.

15

«K"olner Lichter» («Кёльнские огни») — ежегодный праздник фейерверков в Кёльне, отмечается в середине лета. В 2012 году пришелся на 14 июля.

16

Фестиваль Festa del Redentore, который еще называют празднованием в честь Спасителя, проводится в Венеции ежегодно в третьи выходные июля и по традиции продолжается два дня. В 2012 году первый день фестиваля пришелся на субботу 14 июля.

17

И этот праздник — не вымышленное событие. Церемония омовения реликвий королей Буйна действительно ежегодно происходит в Махадзанге 14 июля, и делайте что хотите.

Пробормотал: «Ничего не понимаю». Прозрачное отражение в стекле древнего буфета таращилось на происходящее с идиотской улыбкой. Душа ликовала, не дожидаясь команды растерянного разума. Оно и правильно, ничего путного тот все равно не присоветует. Скорее всего, больше никогда.

В этот момент звякнул телефон — время принимать лекарства. На всякий случай проверил дату и там. Четырнадцатое июля, точка. Почему-то рассмеялся.

Подумал: «Я сошел с ума».

Подумал: «It finally happened» [18] — и невольно улыбнулся цитате.

18

«Это наконец случилось». Строчка из песни группы Queen «I'm going slightly mad» («Я слегка схожу с ума»).

Подумал: «В моем положении это, пожалуй, следует считать удачей».

Подумал: «Стоп. А ну-ка. Какого числа у нас заключен договор аренды?»

Хороший вопрос.

Достал из шкафа документы, подписанные первым сентября две тысячи двенадцатого года. Та же дата стояла на банковской квитанции о переводе. Это, совершенно верно, было вчера. Хотя, если верить календарям, произойдет только полтора месяца спустя. Ну и дела.

Подумал: «Выходит, я живу тут нелегально? Вот это номер. Какое счастье, что хозяева за границей. А соседям, надеюсь, все равно».