Сказки старого Вильнюса IV
Шрифт:
Ирма так и не выяснила, кто привел Келли в их дом. Однако заметила, что его появлению в комнате никто особо не обрадовался. Да что там, большинство гостей настороженно косились на толстяка, явно ожидая подвоха, но он был тише воды, ниже травы и ни на шаг не отходил от Ирмы, которая сперва отдала ему свою порцию вина, а потом выделила персональную, почти непочатую бутылку, такого добра не жалко. А сама ушла за шкаф, на условно неприкосновенную территорию условной же спальни, где стояли холсты, так и недокрашенные из-за новоселья. Целых три.
– Ой, – печально сказал из-за ее спины толстяк. – Это твои картинки?
Ирма кивнула.
– Плохо, – вздохнул он.
– Почему плохо? – рассеянно удивилась Ирма.
До сих пор ее рисунки нравились всем, кроме разве что родителей.
– Я знаю, как устроены художники. Тебе никто не нужен. Все только мешают. И я тоже буду мешать.
– Будешь, – согласилась она. – Но это ничего. Я привыкла.
И почти машинально потянулась за палитрой. Вообще-то они с Митей договорились в спальне не рисовать, но бывают в жизни обстоятельства, отменяющие все предыдущие договоренности. Форс-мажор называется. Смешное слово.
Келли еще что-то говорил, но Ирма уже не слушала, смотрела на холст. Здесь нужно красное, думала она, не вот это серо-буро-малиновое, а чистый светлый кадмий, какая же я была дура, как не видела?
От работы ее не отвлек даже шум разгорающейся за шкафом ссоры. Только подумала с веселой свирепостью абсолютно счастливого человека: не угомонятся, выйду, всех угондошу. И снова отключилась.
Она не замечала хода времени, но чутко реагировала на освещение, поэтому когда за окном начало темнеть, громко, с наслаждением выругалась, вышла из-за шкафа, чтобы включить свет, и обнаружила, что праздник все-таки закончился. Гости ушли, оставив на память о себе почти космический хаос, из которого можно было сотворить все что угодно, кроме домашнего уюта. И черт с ним, потом.
– Врубаешься, я всех разогнал, – приветливо сказал Келли. Он сидел в кресле, которое зачем-то переставил в самый темный угол, и был, похоже, чрезвычайно доволен собой. В деснице герой сжимал бутылку с остатками кислого сухаря, на подлокотнике кресла были аккуратно, по росту разложены выуженные из пепельниц окурки, целых восемь штук.
– У меня есть «Шипка», – сказала Ирма, протягивая ему почти полную пачку. – А как ты их разогнал? Научи.
– Сам не врубаюсь, – ответствовал толстяк, придирчиво выбирая сигарету. – Но у тебя так точно не получится, для этого надо быть мной… Какая же дрянь эта твоя «Шипка», – вздохнул он, выпуская дым. – Ее курят только потные плебеи у пивных ларьков, да и то, если на «Пегас» не наскребли.
И пока Ирма молчала, ошалев от столь черной неблагодарности, добавил:
– Тебе надо курить «More». Длинные, тонкие, черные. Сразу будешь выглядеть, как изысканная богемная бикса. А не как тупая телка из педина, только что вернувшаяся с поездки на картошку. Если бы ты была гением, на стиль можно было бы забить.
А так – нельзя.
Я уже примерно понимаю, почему все ушли, подумала Ирма. Сама бы ушла, да некуда.
– Скучная ты какая-то, – укоризненно сказал Келли. – Обижаешься, молчишь. Художник должен быть прикольный, особенно если он телка. Ну, я пошел.
– Куда-нибудь, где есть кухня? – язвительно спросила Ирма.
– Врубаешься, – неожиданно обрадовался он. – Все-таки ты врубаешься!
А на пороге улыбнулся так ослепительно, что Ирма еще долго глядела на захлопнувшуюся за гостем дверь, обитую светло-коричневой клеенкой. И только несколько минут спустя поняла, что нахальный толстяк унес ее сигареты. Ну хоть бычки оставил, вздохнула она. В гастроном, значит, можно не бежать.
– Кто такой Келли? – спросила она утром мужа.
Митя неопределенно скривился.
– А что, он тут был?
– Был. Сказал, его Стэндап привел. Кстати, а кто такой Стэндап?
– Один прикольный штымп, – отмахнулся Митя, – мы учились вместе. Собственно, Келли тоже с нами учился.
– В этой вашей знаменитой сто тридцать восьмой, – усмехнулась Ирма.
– Совершенно верно. Только Келли закончил школу на пару лет раньше. Притом, что младше меня на год.
– Вундеркинд?
– Считалось, что гений. И на воротах он, кстати, классно стоял.
– На каких воротах?
– Мы в хоккей играли. Шикарный был вратарь. Маленький, толстый, вроде бы мешок мешком. А я не припомню, чтобы он хоть одну шайбу пропустил.
Фантастическая реакция!
Помолчали.
– Он потом в Водном учился. И какой-то такой гениальный диплом написал, что ему сразу место администратора на круизном судне дали. То ли в награду, то ли в обмен, чтобы взрослый дядя свою подпись там поставил. Темная какая-то история, Келли сколько рассказывал, всегда по-разному выходило. Думаю, он сам толком не понял, что произошло. Но факт, что один рейс он точно сделал. В Италию. А потом, конечно, вылетел.
– Почему «конечно»?
– Ну, ты же с ним разговаривала.
– А, то есть он всегда был такой хам? – обрадовалась Ирма.
– Не то слово. А теперь прикинь, как ему крышу снесло. Девятнадцать лет, круиз, Италия, валюта.
Кому угодно снесло бы.
– И что дальше?
– А дальше был бесконечный праздник. Собственно, до сих пор продолжается. Поначалу Келли все охотно поили и в рот смотрели – что еще умного скажет. Про Италию или про структурный анализ. Потом всем надоело. А с тех пор, как торчать начал, стал совсем скучный. Пародия на самого себя.
– А на что он живет?
– Понятия не имею. Но подозреваю, на мамину зарплату и бабкину пенсию. Одно время он у Фридкиса в преферанс играл, говорят, успешно. Все-таки гений. Так что пару лет бабки у него водились немаленькие. Но потом и там всех достал.
Как же я их понимаю, подумала Ирма.
Он явился почти месяц спустя, в роскошном финском анораке и старомодных лаковых ботинках, один из которых явственно просил каши. Поглядел исподлобья; не переступая порог, протянул красную прямоугольную пачку. Сигареты «More», ну ничего себе. Швейцары центральных ресторанов продают их из-под полы по пять рублей за пачку, целое состояние, подумать страшно.