Сказки старой Англии (сборник)
Шрифт:
– Как странно! – сказала Уна.
У Фараона заблестели глаза.
– Я много чего повидал на свете и кого только не встречал, – усмехнулся он, – но нигде больше не попадались мне такие добрые, тихие, терпеливые люди, как эти братья и сестры – прихожане Моравской церкви в Филадельфии. И никогда я не забуду то первое воскресенье: как пахло персиковым цветом из сада пастора Медера, и как я слушал проповедь (служили в тот раз по-английски) и глазел на всю эту чистоту и свежесть, и вспоминал темный твиндек на «Амбускаде», и не верил, что прошло всего шесть дней!
В то же воскресенье, едва часы с музыкальными куклами пробили полночь, я вновь услышал его скрипку. Я дремал на полу под клавесином, а Тоби только что поужинал – как всегда, поздно и плотно.
«Герт, – говорит он, – седлай лошадей. Да здравствует свобода и независимость! Цветы расцветают, и птицам пришло время петь! Мы едем в Лебанон – в мою загородную резиденцию».
Я протер глаза и побежал в «Олень». Красный Плащ уже был в конюшне и седлал свою лошадку. Я упаковал седельные сумки, и втроем мы выехали на Скаковую улицу и при свете звезд поскакали к переправе.
Так началось наше путешествие. Если ехать в глубь страны, от Филадельфии к Ланкастеру – такой цветущий, плодородный край открывается взгляду, такие славные немецкие городки! Уютные домики, переполненные амбары, тучные коровы, дородные женщины, и кругом такая тишина и покой – ну просто как в раю, если бы там занимались сельским хозяйством.
По дороге Тоби торговал лекарствами из наших седельных сумок и пересказывал всем желающим последние новости о войне. Он и его зонтик на длинной ручке были здесь таким же привычным явлением, как почтовая карета. Мы принимали заказы на знаменитое масло племени сенека, секрет которого достался Тоби от соплеменников Красного Плаща, а на ночь мы останавливались у друзей, вот только Тоби вечно затворял все окна, так что Красный Плащ и я предпочитали спать снаружи. Там нет ничего опасного, разве что змеи, но они сразу уползают, если пошарить палкой в кустах.
– Мне бы понравилась такая жизнь! – заметил Дан.
– Отличные были деньки, ничего не скажешь. Утречком пораньше, пока не жарко, запевает дрозд. Вот кого стоит послушать! А днем, когда долго едешь верхом по жаре, и вдруг дорога нырнет в сырую низину и оттуда потянет холодком и диким виноградом – по мне, так слаще запаха и не бывает, разве что под соснами, в самый полдень. На закате начинают петь лягушки, а попозже, как стемнеет, в кукурузе танцуют светлячки. Ох, светлячки – вот это красота!
Мы были в пути с неделю или побольше, сворачивая то на юг, то на север, объезжая городок за городком: после Ланкастера нас ждал Бетлехем, потом – Эфрата, потом… неважно, мне просто нравилось путешествовать. В конце концов мы дотрусили до Лебанона, сонного городка у подножья Блу-Маунтинз – Голубых гор. Там у Тоби был домик с садом, где чего только не росло. Оттуда он каждый год отправлялся на север, чтоб пополнить запасы чудесного масла, которым его снабжали индейцы племени сенека. Они это масло никому не продавали, только Тоби, а сами лечились у него пилюлями фон Свитена, считая, что они помогают куда лучше их собственных лекарств. Перед Тоби они благоговели, а он, конечно, старался сделать из них Моравских братьев.
Индейцы сенека – народ смирный и благопристойный. Они достаточно натерпелись от американцев и англичан – когда те воевали друг с другом, – чтобы
– Может, тут пригодилась твоя цыганская кровь? – предположил Пак.
– Почему бы и нет? Во всяком случае, Красный Плащ и еще один вождь, по имени Сеятель Маиса, приняли меня в свое племя. Это, конечно, большая честь. Хотя Тоби разозлился, увидев меня с раскрашенным лицом. И они дали мне прозвище, которое в переводе означает «два языка во рту» – потому что я говорил с ними и по-английски, и по-французски. У них было свое понятие об англичанах и французах, и об американцах тоже. Им успели насолить и те, и другие, и третьи, и теперь они хотели одного: чтобы их оставили в покое. Но кого они действительно уважали – так это президента Соединенных Штатов. Сеятелю довелось иметь с ним дело во время стычек с французами на западе, когда генерал Вашингтон был еще молодым парнишкой. То, что он потом сделался президентом, для них не имело значения. Они называли его просто Большая Рука – потому что у него был на редкость крупный кулак – и считали его настоящим белым вождем.
Бывало, Сеятель завернется в одеяло, подождет, пока я набью ему трубку, и начнет: «Давным-давно, в незапамятные времена, когда воинов было много, а одеял слишком мало, вождь Большая Рука сказал…» А Красный Плащ, если согласен с рассказом, выпускает дым уголками рта; если же не согласен – то через нос. Тогда Сеятель останавливается и дальше рассказывает Красный Плащ. У него это лучше получалось. Я лежал и слушал – я мог их слушать часами!
Они и впрямь хорошо знали Вашингтона. Сеятель встречался с ним у Эппли: там раньше был самый большой в Филадельфии танцевальный зал, а потом это здание купил окружной судья Вильям Николс. Так вот, генерал всегда был им рад; ему они могли выложить все свои сомнения и тревоги. А в те дни, надо сказать, им было о чем тревожиться, хотя я не сразу в этом разобрался.
В Лебаноне и вообще повсюду в то лето только и разговоров было, что о войне французов с англичанами и станут ли Соединенные Штаты воевать на стороне Франции – или заключат с Англией мирный договор. Тоби предпочел бы, чтоб дело кончилось миром и он бы мог спокойно разъезжать по резервации и покупать свое знаменитое масло. Но большинство белых американцев были за войну и злились на президента: сколько, мол, можно тянуть? Газеты писали, что в Филадельфии жгут на улицах чучела Вашингтона, а самого президента встречают бранью и улюлюканьем.
Вы не поверите, до чего здорово смыслили в этих вопросах два старых индейских вождя: Красный Плащ и Сеятель Маиса. Если я хоть немного разбираюсь в политике, то научился этому у них, в резервации. Тоби читал обычно газету «Аврора» и был, что называется, демократ – хотя Моравская община не одобряет, когда братья и сестры увлекаются политикой.
– Я тоже ненавижу политику, – заявила Уна, и Фараон рассмеялся.
– Ну что ж, – сказал он, – обойдемся без политики. Итак, однажды жарким вечером в конце августа Тоби читал на крыльце газету, Красный Плащ курил свою трубку под персиковым деревом, а я потихоньку наигрывал на скрипке. Вдруг Тоби роняет «Аврору» и вскакивает на ноги.