Сказки темного города. Триплет
Шрифт:
– Мне некуда идти. Да и зачем? Сотни тысяч людей живут точно так же, как и мы здесь. С одной только разницей, что мы знаем про своего хозяина все, уважаем его и получаем большие деньги за свою работу. Остальные, работающие в других богатых домах, я не думаю, что они в таких же условиях. Так что перестань прокручивать все это в голове, – забрав пустую посуду Кристин потрепала меня по плечу и вышла из комнаты.
Ближе к вечеру к дому подъехала повозка и из нее стремглав выскочила с громким смехом Виктория и помчалась ко мне в мастерскую. С трудом открыв дубовую дверь и придерживая
– Это тебе, Алиса, от папы и от меня. Мы были сегодня у моей крестной. У нее своя цветочная лавка. Мы выбрали самые красивые цветы. Вот, – поставив корзину перед собой, девчушка с гордостью протянула руки вперед, указывая на переливающуюся всеми цветами радуги красоту.
– Бог мой, как красиво! – проговорила я в восхищении, опускаясь на колени перед корзиной и вдыхая непередаваемый аромат.
– Папа выбирал розы, а я ромашки и колокольчики. Папа так старался. Он, наверное, влюбился в тебя. Он же тоже тебе нравится, правда, Алиса? – малышка с такой надеждой смотрела на меня, задавая этот вопрос, что я невольно закрыла глаза, не зная, что ей ответить.
Когда же я посмотрела на девочку, то увидела у нее за спиной облокотившегося о дверной косяк Джастина. Он с интересом смотрел на меня, явно желая услышать ответ.
– Нравится, Виктория, твой папа мне нравится, – ответила я, желая успокоить любопытство маленькой девочки.
Малышка обхватила меня руками и поцеловала. Джастин же еле уловимо кивнул головой и развернувшись вышел, оставив меня со своей дочерью.
– У меня тоже есть для тебя подарок, Виктория, – сказала я, подойдя к столу и доставая оттуда куклу, которую купила в день приезда. – Я давно хочу тебе ее подарить, но все забываю.
Девочка схватила игрушку и пару минут с интересом ее рассматривала.
– Она на маму похожа, – грустно сказала она и прижала куклу к груди.
Я присела и обняла ее, тихо прошептав при этом:
–Это хорошо. Пока я не доделала портрет, пускай эта куколка напоминает тебе о том, какой была твоя мама.
– Но папа не хочет, чтобы я все время вспоминала о ней. Она же мертвая.
– Помнить ушедших родных – это нормально, солнышко. И тосковать тоже нормально. Нужно просто понимать, что они там, на небесах. Мы же здесь, наш путь продолжается. Когда-то и мы, прожив долгую и счастливую жизнь, покинем эту землю. И за нами тоже кто-то будет тосковать. А пока надо жить и радоваться. А папа просто переживает о тебе, потому и не хочет, чтобы ты тосковала.
– Папа сам тоскует. Он начал улыбаться только тогда, когда ты здесь появилась. Сегодня много улыбался. Мороженое даже ел. И на качелях меня покатал. Может он станет прежним, каким я его помню? Алиса, ты пожалуйста, если можешь, ты люби его, он хороший, – проговорила девочка тихо свою просьбу и у нее на глазах выступили слезы.
– Я постараюсь, – ответила я, поцеловав Викторию в макушку. – А теперь беги, тебе нужно ужинать и спать.
– Спасибо тебе, – улыбнулась она и, крепко прижимая куклу к себе, вприпрыжку побежала на второй этаж.
Я же, накрыв картину и вымыв кисточки, закрыла мастерскую и пошла
– Джастин, я хочу продолжить вчерашний разговор, можно? И я буду с тобой на «ты», хорошо? – неуверенно спросила я.
– Можно, конечно, – мужчина заметно напрягся, услышав такую просьбу.
– Первое, что меня волнует. Твоя жена. Как она погибла? Где она похоронена? Это важно для меня, поскольку Виктория сказала, что в ту ночь вы ссорились сильно.
– Ты боишься, не убил ли я ее? – мужчина пытливо смотрел на меня.
– Ну ты или то, что в тебе. Да, я боюсь этого. Я решила сразу поговорить об этом, чтоб не смотреть на тебя еще и с этим подозрением.
– Нет, я ее не убивал. Тело ее так и не нашли, поэтому нечего было хоронить. Нашли только ее накидку в воде у берега озера. Озеро глубокое, есть подземный приток большой реки. Возможно ее унесло в море. Что с ней тогда случилось, я не знаю. Да, мы поссорились сильно, но убивать ее…я бы никогда и волоска на ее голове не тронул. В ее отношении ко мне и к Виктории виноват я сам. То, что она меня ненавидела в последние три года нашей совместной жизни, больно ранило меня. Но я понимал ее. Любая бы на ее месте возненавидела меня, – сделав отрывистый вдох, будто пытаясь совладать с горем, проговорил он и я поняла, что он перенес ужасную трагедию.
– А люди, которые живут здесь, ты же им внушил что-то?
– Да.
– Но ты же говорил, что не пользуешься такой силой твоего жнеца.
– Иногда пользуюсь. Людей не так просто заставить делать то, что тебе нужно. Особенно, когда нужно, чтобы они никуда не уезжали и ничего не рассказывали. Не убивать же их за то, что я вынужден жить такой жизнью.
– А почему мне не внушил ничего? Это же легко, как я понимаю.
– А ты бы хотела, чтобы с тобой рядом был человек только из-за того, что ему навязли что-то?
– Нет.
– Вот и я не хочу. Ты мне нравишься, искренне нравишься. Хочу, чтобы так же искренне и я тебе нравился. Все остальное – это безысходность.
– Но я ведь тоже здесь от безысходности.
– Твоя безысходность заключается только в пачке бумажек, которые лежат у меня в столе. Чувства твои свободны. Ты вольна любить или ненавидеть меня. А там жизнь покажет, – закурив сигару он встал и подошел к окну, вглядываясь куда-то далеко, в кромешную тьму.
Я почему-то только сейчас начала понимать, насколько было ему тяжело. Подойдя к окну, я присела рядом с ним на подоконник.
– Джастин, я может задам странный вопрос. Но с твоим жнецом можно говорить, я даже не знаю, как это правильно сказать, общаться как-то?
Он посмотрел на меня сверху вниз в удивлении подняв бровь.
– Зачем общаться с ним?
– Мне интересно. Чтобы понимать, что оно такое. Нужно же искать выход какой-то.
– Нет, выхода нет, Алиса.
– А я думаю есть. Просто что-то все упускают. Ты говорил, что дед вел записи какие-то. Мне можно будет их посмотреть?
– Да смотри, если тебе хочется. Но там ничего существенного нет.