Сказки времен Империи
Шрифт:
Все это может показаться смешным, но у меня на глаза навернулись слезы, и я поспешно ушел к себе в комнату, не допив чая.
Медлить было нельзя. Я знал, что каждую минуту может раздаться звонок и дедова экономка, рыдая… Не думать об этом! Все уже решено.
Я окинул прощальным взглядом свою комнату, где каждый предмет был родным: гитару, магнитофон с кассетами, джинсы и кроссовки… Интересно, что из них встретит меня там? Посмотрел и на мусорную корзину под письменным столом, из которой возвышался ворох порванных в мелкие клочки бумажек. Вчерашний день,
Оставив все это после себя в сохранности, я рисковал встретиться с моим прошлым в будущем. А я не хотел этого. Я полностью порывал с собою, вернее, с ним — этим бездарным и непоследовательным типом, вялым и ленивым созерцателем, эгоистом Сергеем Мартынцевым, оставляя его доживать юность в своем унылом временном пространстве без всякого волшебного дара. Я летел в другие пространства и миры, где уже сейчас разворачивалась моя ослепительная взрослая жизнь.
Прощай, мама! Прощай, Светка с племянником в животе! Прощай, отец!
Когда я увижу вас, вы будете уже другими. Да и сам я буду другим. Прощай навеки, дед! Прости меня.
Я улегся на тахту, держа перед собою часы, и, дрожа от волнения, принялся их настраивать.
Я заранее выбрал 2000 год. Меня манят круглые цифры. Кроме того, я становился вдвое старше. Солидный тридцатитрехлетний мужчина. Возраст Иисуса Христа. Была и честолюбивая мыслишка — оказаться в XXI веке раньше, чем современники.
Я выбрал осень 2000 года. День осеннего равноденствия. Бабье лето. Я люблю осень. Часы с минутами я оставил прежними — около одиннадцати вечера.
Я прислушался. Мама в своей комнате строчила на машинке, Светка, вероятно, уже спала.
Перед самым защелкиванием крышки меня вдруг обожгла страшная мысль: а вдруг там, в 2000 году, уже никого нет? Вдруг произошла всемирная катастрофа, о которой все время говорят?
Но даже это не остановило меня. Вероятно, я верил в человеческий разум. Я приложил часы к шее и с силою, обеими руками надавил на крышку.
Мое положение в пространстве не изменилось. Я лежал на той же самой тахте, в той же самой комнате. Слабо светился ночник. Я был накрыт одеялом.
Я сразу понял, что на мне абсолютно ничего нет, даже часов. Рядом со мной, под тем же одеялом, лежала красивая незнакомая женщина. Тоже совершенно голая. Одной рукой она обнимала меня за шею.
Не скрою, это было дико приятно, но поймите меня правильно. Я просто не был к этому готов. Несомненно, это было хуже, чем оказаться с глазу на глаз перед танковой колонной, не умея стрелять из пулемета. Я инстинктивно отпрянул от нее, с ужасом разглядывая. Она была белокура, с пухлыми губами и слегка вздернутым носиком. Клянусь, я видел ее впервые. Нет, это не Марина… Она не могла так измениться.
«Жена? Не жена? Как зовут?» — такие примерно вопросы скакали у меня в голове.
Вероятно, ей не понравился мой вид.
— Ты чего, Сержик?.. — прошептала она, пытаясь ко мне прижаться.
Я выпрыгнул из постели и заметался по комнате, как заяц. Мне было непереносимо стыдно. Она с интересом наблюдала за мной.
— Где трусы?! — заорал я, хотя мне следовало бы крикнуть, в сущности: «Где часы?!»
— Тихо! Ребенка разбудишь, — недовольно проговорила она, кидая мне трусы.
Я поймал их и натянул с такой быстротою, будто от этого зависела моя жизнь.
«Жена…» — обреченно подумал я.
— Пить хочется, — сказал я первое, что пришло на ум, и потопал на кухню.
Там сидел неизвестный молодой человек и читал газету на английском языке. Его длинные волосы были заплетены в мелкие косички. Косичек было много. Они свисали с головы, как сосульки.
— Привет, — сказал я на всякий случай.
— Привет, — равнодушно отозвался он.
Я попил воды, чтобы хоть что-то предпринять. Не знакомиться же с ним, в самом деле? Наверняка он меня давно и хорошо знает.
— Пожрать есть чего-нибудь? — спросил я.
— Посмотри в холодильнике, — мотнул он головой.
Он никак не мог быть моим сыном. На вид ему было лет шестнадцать. Хотя все может быть. Акселерация за это время могла усилиться.
Я заглянул в холодильник. Он был заполнен в основном разного размера тюбиками, как зубная паста.
Я с недоумением взирал на них. Парень оторвался от газеты, тоже заглянул в холодильник и схватил большой тюбик, на котором было написано «Второе № 5». Он отвинтил колпачок, поднес тюбик ко рту и выдавил на язык нечто зеленоватое.
Я последовал его примеру. «Второго № 5» больше не оказалось, и я довольствовался «Первым № 7». По вкусу оно было похоже на гороховый суп.
— Паршивый тубус, — сказал парень, завинчивая колпачок.
Мне мой понравился. Я выдавил еще. Слизывая суп с губы, я вдруг ощутил, что мне мешает что-то колкое. Ощупав лицо, я убедился, что это усы.
Усы меня доконали. Я испугался. Я понял, что мне никогда не восстановить событий прошедших шестнадцати лет.
Но времени на размышления не было. В кухню вдвинулся пузатый лысоватый мужик, тоже в одних трусах. Не без труда я узнал в нем Петечку, только весьма обрюзгшего и постаревшего.
Я обрадовался ему, как родному, хотя прежде особых симпатий не испытывал.
— Никита, марш спать! — приказал он парню.
Тот неохотно повиновался. Петечка уселся за стол напротив меня, с отвращением выдавил «Второе № 5» из тубуса в рот.
— Мяска бы сейчас… — вздохнул он. — Татьяна спит?
— Спит, — кивнул я.
За несколько секунд я получил бездну нужной мне информации. Никита был его сыном, это факт, следовательно, моим племянником, который полчаса назад стучал мне пяткой в ладонь изнутри живота, а Татьяна, без сомнения, — моя жена.