СКАЗКИ
Шрифт:
– Вы, Иван Иваныч, будете дело делать?
– Где мне, Иван Никифорыч! Моя изба с краю… вот разве вы…
– Что вы! что вы! разве я об двух головах! ведь я, батюшка, не забыл…
И таким образом все. У одного – изба с краю, другой – не об двух головах, третий – чего-то не забыл… Все глядят, как бы в подворотню проскочить, у всех сердце не на месте и руки как плети…
«Уши выше лба не растут!» – хорошо это сказано, сильно, а дальше что? На стене каракули читать? – и это хорошо, а дальше что? Не шевельнуться, не пикнуть, не рассуждать? – прекрасно и это, а дальше что?
И чем старательнее выводились логические последствия, вытекающие из воблушкиной доктрины, тем чаще и чаще становился поперек горла вопрос: «А дальше что?»
Разумеется, произошло колебание, которым и воспользовались клеветники и человеконенавистники.
«Само по себе взятое, – говорили и писали они, – учение вяленой воблы не только не заслуживает порицания, но даже может быть названо вполне благонадежным. Но дело не в доктрине и ее положениях, а в тех приемах, которые употреблялись для ее осуществления и насчет которых мы, с самого начала, предостерегали тех, кому ведать о сем надлежит. Приемы эти были положительно негодны, как это уже и оказалось теперь. Они носили на себе клеймо того же паскудного либеральничанья, которое
note_232
Caveant consules!– Пусть консулы будут бдительны!
Таким образом, оказалось, что хоть и провялили воблу, и внутренности у нее вычистили, и мозг выветрили, а все-таки, в конце концов, ей пришлось распоясываться. Распоясываться за то, что, вместе с лишними чувствами, лишнею совестью, из нее и понятие об ежовых рукавицах выпотрошили. Этого было вполне достаточно, чтоб из торжествующей она превратилась в заподозренную, из благонамеренной – в либералку. И в либералку тем более опасную, чем благонадежнее была мысль, легшая в основание ее пропаганды.
И вот в одно утро совершилось неслыханное злодеяние. Один из самых рьяных клеветников ухватил вяленую воблу под жабры, откусил у нее голову, содрал шкуру и у всех на виду слопал…
Пестрые люди смотрели на это зрелище, плескали руками и вопили: «Да здравствуют ежовые рукавицы!» Но История взглянула на дело иначе и втайне положила в сердце своем: «Довести об этом до сведения потомства».
АРХИЕРЕЙСКИЙ НАСМОРК *
АРХИЕРЕЙСКИЙ НАСМОРК
note_234
Подал Толстой в отставку… – Имеется в виду уход Д. А. Толстого в апреле 1880 г. с поста обер-прокурора Синода, который он занимал на протяжении пятнадцати лет (с 1865). На место Д. А. Толстого был назначен К. П. Победоносцев.
Жил-был царь Арон, и был глава церкви. Только спрашивает он однажды обер-прокурора Толстого: «Какие у архиереев привилегии?» Отвечал Толстой: «Две суть архиерейские привилегии: пить архиерейский настой и иметь архиерейский насморк». Рассердился царь. «Архиерейский настой я знаю, но отчего же мне, главе церкви, архиерейского насморка не предоставлено? Подавай в отставку!» Подал Толстой в отставку note_234 ; призывает царь нового обер-прокурора Победоносцева и говорит: «Чтоб завтра же был у меня архиерейский насморк!» Смутился Победоносцев, спешит в Синод, а там уж Святой дух обо всем архиереям пересказал. «Так и так,– говорит Победоносцев,– как хотите, а надо царю честь оказать!» – «Но будет ли благочестивейшему государю в честь, ежели нос у него погибнет?» – первый усомнился митрополит Макарий note_235 .– «А я к тому присовокупляю,– сказал митрополит Исидор,– лучше пускай все сыны отечества без носов будут, нежели падет единый влас из носа царева без воли божией!» – «Как же с этим быть?» – спрашивает Победоносцев.
note_234
Подал Толстой в отставку… – Имеется в виду уход Д. А. Толстого в апреле 1880 г. с поста обер-прокурора Синода, который он занимал на протяжении пятнадцати лет (с 1865). На место Д. А. Толстого был назначен К. П. Победоносцев.
note_235
…первый усомнился митрополит Макарий. – Введенные в повествование митрополит Макарий и митрополит Исидор – реальные исторические деятели. Первый из них, в миру М. П. Булгаков (1816-1882) – известный богослов и церковный историк, автор тринадцатитомной «Истории русской церкви» (СПб., 1857-1883), второй, в миру Я. С. Никольский, в 1880 г. был митрополитом Санкт-Петербургским, ознаменовавшим свое митрополитство устройством Исидоровского дома призрения бедных духовного звания и Училища девиц духовного звания.
Вспомнили тогда архиереи, как Яков Долгорукий царю Петру правду говорил note_236 , и сказали Филофею митрополиту: «Иди к царю и возвести ему правду об архиерейском насморке». Предстал Филофей пред царя и пал на колени note_237 : «Смилуйся, православный царь,– вопил он,– отмени пагубное оное хотение!.» Однако царь разгневался: «Удивляюсь я, старый пес, твоему злочастию,– сказал он,– вы, жеребцы несытые, готовы весь мир заглотать, а меня, главу церкви, на бобах оставить!»– «Но знаешь ли ты, благоверный государь, что означает сей вожделенный для тебя архиерейский насморк?» – вопросил Филофей, не вставая с колен.– "Образование я получил недостаточное,– отвечал царь,– а потому знаю много вредного, а полезного ничего не знаю. Был у меня, впрочем, на днях Тертий Филиппов note_238 и сказывал: бывает простой архиерейский насморк и бывает с бобонами. Но затем присовокупил: «Тайна сия велика есть», – шед удавися!" Тогда увидел Филофей, что теперь самое время царю правду возвестить, пал ростом на землю и, облобызав шпору цареву, возопил: «Не разжигайся, самодержец, но выслушай! Привилегия сия дарована архиереям царем Петром (…) Сколь сие изнурительно, ты можешь видеть на мне, богомольце твоем! Еще в младенчестве был я постигнут сим (…) родители же мои, видя в оном знамение грядущего архиерейства, не токмо не прекращали такового, но даже всеми мерами споспешествовали. Потом, состоя уже викарием приснопамятного митрополита Филарета, я (…) едва не потерял носа, и только молитвами московских чудотворцев Петра, Алексия, Ионы и Филиппа таковой удержал. Так вот она привилегия эта какова!» Выслушал царь Филофеевы слова, видит, правду старый пес говорит. «Спасибо тебе, долгогривый, что мой нос от погибели остерег. А все-таки надо меня чем-нибудь за потерю привилегии вознаградить. Иди и возвести святителям: имею я желание прелюбодействовать!»
note_236
…Яков Долгорукий царю Петру правду говорил… – Речь идет о Я. Ф. Долгорукове (1639-1720), государственном деятеле и сенаторе петровского царствования, славившемся неподкупностью и прямотой своего характера – качествами, особенно ярко проявившимися после 1717 г., т. е. после назначения его президентом Ревизионной коллегии.
note_237
Предстал Филофей пред царя и пал на колени… – Салтыков называет в сказке духовных лиц, либо ему хорошо известных, либо тех, кого приходилось лично видеть и встречать по роду своей административной деятельности. Филофей (1808-1882) во время вице-губернаторства Салтыкова в Твери был тамошним епископом.
note_238
Был у меня, впрочем, на днях Тертий Филиппов… – Салтыков вводит в сказку в качестве эпизодических лиц и некоторых общих с Унковским знакомых. К ним относится и Т. И. Филиппов (1825-1899), известный знаток и исполнитель русских народных песен, а также публицист славянофильского толка, часто бывавший в доме Унковских на Надеждинской улице (ныне– ул. Маяковского). Т. И. Филиппова хорошо знал и сам Салтыков.
Не взвидел света от радости Филофей. Бежит в Синод, шею выгнул, гриву по ветру распустил, ржет, гогочет, ногами выкидывает. Попался Бог по дороге – задавил. Долго ли, коротко ли, а наконец прибежал.
«Так и так,– говорит: силою твоею возвеселится царь! Повелите-ка, святые отцы, из архива скрижали Моисеевы note_239 вынести!» Поняли святители, что дело на лад идет, послали за скрижалями. Видят, на второй скрижали начертано: Седьмая заповедь: не прелюбодействуй! «Хорошо сие для тех,– молвил Никандр Тульский note_240 ,– кои насморк архиерейский имеют!» – «Для тех же, – возразил протопресвитер Бажанов,– кои такового не имеют, совсем без надобности, ибо тем только подавай!» Судили, рядили и, наконец, послали за гравером Пожалостиным. Спрашивают: «Можешь ли ты к сему присовокупить: Царь же да возвеселится?» – «Могу», – отвечал Пожалостин и, вынув резец, начертал. Тогда Синод постановил: копию с исправленных оных скрижалей отослать для сведения в правление райских селений; в святцах же на сей день отметить тако: разрешение вина и елея.
note_239
Скрижали Моисеевы – в библейской мифологии каменные плитки с «10 заповедями», врученные Моисею богом Яхве на горе Синай (Исход, XXXII, 19).
note_240
…молвил Никандр Тульский… – Во время службы Салтыкова в Туле Никандр (1816-1893) был архиепископом тульским и белевским.
«СКАЗКИ» М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
Сказки – один из жанров в творчестве Салтыкова-Щедрина, и притом жанр не преобладающий. Однако для характеристики Щедрина-художника они имеют несомненно первостепенное значение. Написанные на завершающем этапе творческого пути «Сказки» синтезируют идейно-художественные принципы сатирика, его оригинальную манеру письма, дают богатый материал для наблюдений и выводов относительно многогранной художественной индивидуальности Салтыкова. В частности, «Сказки» позволяют раскрыть своеобразие его изобразительных средств и приемов, виртуозность художественной тактики в области политической сатиры, природу и функции юмора, гиперболы, фантастики, иносказания, а также другие существенные особенности творческого метода. «Сказки» наряду с «Господами Головлевыми» и «Пошехонской стариной» – одна из наиболее читаемых книг Щедрина. По широте же затронутых вопросов и обозрения социальных типов они занимают первое место в наследии Салтыкова и представляют собой как бы художественный итог творчества писателя, шедшего в авангарде общественно-литературного движения своей эпохи.
Жизнь русского общества второй половины XIX в. запечатлена в салтыковских сказках во множестве картин, миниатюрных по объему, но огромных по своему идейному содержанию. В богатейшей галерее типических образов, исполненных высокого художественного совершенства и глубокого смысла, Салтыков воспроизвел всю социальную анатомию общества, коснулся всех основных классов и социальных группировок – дворянства, буржуазии, интеллигенции, тружеников деревни и города, затронул множество социальных, политических, идеологических и моральных проблем, широко представил и глубоко осветил всевозможные течения и оттенки общественной мысли – от реакционных до социалистических. Самый общий и основной смысл произведений сказочного цикла заключается в развитии идеи непримиримости социальных противоречий в эксплуататорском обществе, в стремлении поднять самосознание угнетенных и пробудить в них веру в собственные силы.
В сказке «Медведь на воеводстве» символом самодержавной России выступает образ леса, и днем и ночью гремевшего «миллионами голосов, из которых одни представляли агонизирующий вопль, другие – победный клик». Эти слова могли бы служить эпиграфом ко всему сказочному циклу, отобразившему жизнь классов и социальных групп в состоянии непрекращающейся междоусобной войны.
В сложном идейном содержании сказок Салтыкова можно выделить четыре основные темы: сатира на правительственные верхи самодержавия и на эксплуататорские классы, обличение поведения и психологии обывательски настроенных кругов общества, изображение жизни народных масс в царской России, разоблачение собственнической морали и пропаганда социалистического идеала и новой нравственности. Но, конечно, строгое тематическое разграничение салтыковских сказок провести невозможно, и в этом нет надобности. Обычно одна и та же сказка наряду со своей главной темой затрагивает и другие. Так, почти в каждой сказке писатель касается жизни народа, противопоставляя ее жизни привилегированных слоев общества.