Сказочные повести. Выпуск седьмой

Каверин Вениамин Александрович

Карлик свернул пергамент. Едва он замолк, снова раздался грозный голос царя Колдуна:

— Слушай вопрос и отвечай: какая она, нашего Колдунского Величества колдунская дочка, которую — так и быть, открою тебе великую тайну — во всём нашем Золотом царстве зовут Уродина? Отвечай, рыцарь Невидимка, раз уж тебе надоела собственная голова.

Едва царь

Колдун вымолвил это, сам собой раздёрнулся голубой занавес, и Сашка увидел трон, поменьше царского, и на нем колдунскую дочку.

Не правда и не ложь, так что ж?

Ах, Сашка был веснушчатым и зимой и летом, очень веснушчатым — недаром принцесса Таня прозвала его «Кукушонок», — но у колдунской дочки веснушек было в сто раз больше, всяких: светлых и почти чёрных, крошечных, как крупинки пшена, и больших, как медные монеты.

Она была ужасно веснушчатая. И едва Сашка увидел её, он пожалел девочку так сильно, что забыл о грозном царе Колдуне и вообще обо всём, и сказал тихо, только ей, первое слово, пришедшее на ум:

— Милая!

Чёрные птицы ворвались во дворец и закаркали:

— Карр! Карр! Карр! Уродина! Уродина! Уродина! Карр! Карр! Карр! Ложь! Ложь! Ложь!

Но девочка будто не слышала страшного карканья.

— «Милая», — повторила она слово, которого никогда в жизни никто ей не говорил. Ведь как только она родилась и царь Колдун увидел дочку, он сказал: «Уродина!» — и повелел изгнать царицу за то, что она родила ему безобразную дочь.

С тех пор вслед за царём Колдуном её называли Уродиной и первый министр, и лейб-медик, и царские воины, и царские слуги; даже кормилица, жалевшая девочку, называла её так, боясь прогневать царя.

Теперь первый раз в жизни она услышала: «Милая!»

— Карр! Карр! Карр! Ложь! Ложь! Ложь! — пронзительно кричали вороньими голосами чёрные коршуны, но ни Сашка, ни царевна не слышали их.

Царевна тихо, словно про себя, ещё раз повторила это слово. И просияла, как солнце. Как только она улыбнулась, чёрные коршуны перестали каркать и один за другим вылетели в окно.

— Веснушка, веснушка, с носа слезай, в мешок полезай! — не теряя времени, прошептал Сашка.

Веснушки, одна за другой, стали исчезать не только с носа, но и со щёк, со лба, с подбородка царевны и золотой дорожкой полетели туда, где стоял Сашка с солдатским мешком за плечами.

А сияющее лицо царевны становилось всё прекраснее.

В окно дворца влетели белые птицы: самой первой та, с синими крыльями, как у зимородка, за ней белые чайки и белые лебеди. И лебеди-трубачи протрубили:

— Правда! Правда! Правда!

— Да! — проговорил царь Колдун. — Ты сказал слово, которое, родившись ложью, стало правдой. Ты победил меня, самого мудрого на свете царя Колдуна. Ну, говори скорее свои желания, дерзкий невидимый мальчишка! Хотя я и так знаю, чего ты потребуешь: половину моего Золотого царства, красавицу царевну и ещё бриллиант в тысячу каратов, который хранится в комнате драгоценностей.

— Нет! — сказал Сашка, сам удивляясь своей смелости. — Половины Золотого царства мне не нужно, потому что я живу с мамой

очень далеко, в своём микрорайоне. И на красавице царевне я не хочу жениться, потому что я ещё учусь в пятом классе и есть у нас в доме принцесса Таня. И алмаза в тысячу каратов мне не нужно. Моё первое желание: чтобы всем рыцарям и всем твоим подданным, которых казнили палачи, сейчас же пришили головы и отпустили их с подарками по домам.

— Ты слышал, что приказал Невидимка? — грозным голосом крикнул царь Колдун лейб-медику.

Лейб-медик, подхватив два ведёрка — одно с живой, а другое с мёртвой водой, — сломя голову бросился из дворца.

Скоро начали доноситься приветственные возгласы:

— Да здравствует Невидимка!

Тем временем Сашка, которого никто уже не охранял, подошёл к открытым дверям дворца. Никогда ещё дворцовая площадь не была такой прекрасной. Над ней кружили лебеди, на золотой мостовой гарцевали сотни рыцарей, тысячи принарядившихся обитателей Золотого царства размахивали флажками, плясали и прыгали от радости. Ведь так мало праздников выпадало им на долю; и у очень многих только что воскресли отцы и матери, деды и бабушки, которых они никогда уже не надеялись увидеть живыми. Солнце светило совсем по-весеннему, и на лицах прохожих появились веснушки.

— Веснушка, веснушка, с носа слезай, в мешок полезай! — прошептал Сашка.

Его шёпота никто не слышал из-за громовых криков: «Да здравствует Невидимка!» — но веснушки одна за другой стали подниматься в воздух, собираться в стаи и облачками полетели к Сашке, опускаясь в солдатский мешок.

Когда мешок раздулся, как футбольный мяч, Сашка тихонько вернулся во дворец и сказал, обращаясь к царю Колдуну:

— Второе моё желание: чтобы во все части света отправились кареты и гонцы за царицей. Мама-то уж никому не позволит обижать дочку.

— Ты слышал, что приказал Невидимка? — грозным голосом крикнул царь Колдун толстому Первому Министру, и тот выбежал из дворца, чтобы отдать необходимые распоряжения.

— А третье моё желание, чтобы сейчас же мы оба, мой верный друг Заяц и я, очутились у меня дома!

— Закрой глаза! — сказал царь Колдун.

Заяц играет зайца

Когда Сашка открыл глаза, то увидел, что стоит на своей лестничной площадке.

Он позвонил, и мама сразу открыла, будто ждала звонка.

— Мамочка, это я! — сказал Сашка.

— Сашок?! — переспросила мама и сначала счастливо улыбнулась, а потом сказала: — Ты превратился в зайца?! Какой ужас! Оставался бы уж лучше невидимкой!

— Мамочка, мамочка! Это мой друг Заяц, — сказал Сашка. — А я как был невидимкой, так пока и остался.

— Очень рада познакомиться с другом моего сына, — сказала Сашина мама, немного покраснев. — И пожалуйста, простите меня. Меня зовут Анна Максимовна, но лучше называйте меня просто — тётя Аня.