Скифы пируют на закате
Шрифт:
Говорили, что новый наркотик практически безвреден и что вкусившие его моментально излечиваются от пристрастия к опиуму и марихуане; говорили, что к нему привыкаешь чуть ли не с первой затяжки, а со второй мир превращается в эдемские сады; говорили, что он не вызывает ни ужасных видений, ни мучительных припадков и судорог в период абстиненции; говорили, что зелье это, сулившее неземные радости и полное блаженство, не иначе как божественный дар погрязшему в грехах человечеству – быть может, не совсем божественный или вообще не имеющий отношения к Богу, но доставленный издалека… из такого далека, что немыслимо и представить! Эти последние слухи и подогревали профессиональный интерес куратора;
Но слухи оставались слухами, а «голда» так никто воочию и не видел. Возможно, тот, к чьему порогу доставляли эти ярко-красные коробочки, погружался в такое блаженство, что забывал поделиться радостью с другим?
Размышляя на эту тему, куратор содрал с пачки целлофан и осторожно втянул носом сладковатый аромат. В голове у него слегка просветлело, словно бы чья-то милосердная рука отдернула темную шторку, обволакивающую мозг; виски больше не наливались тяжестью, крохотные иголочки нежно покалывали кожу. Запах, исходивший от красной коробочки, казался ему слабым, но вполне заметным и приятным, навевавшим неторопливые мысли о медоносных лугах, обласканных щедрым солнцем, о пестроте цветов и зелени трав, о мерном гудении пчел, о каплях золотистого нектара, о…
Золотистый нектар!
Золотистый мед, золотистое таинственное зелье, золотистые дурманные деревья Амм Хаммата с гроздьями налитых сладким соком ягод… Эта ассоциация возникла внезапно, и он, еще не догадываясь, какой в ней толк и смысл, постарался отложить ее в памяти. Он знал, что в нужное время она всплывет, а'сейчас мысли его, совершив резкий зигзаг, обратились к событиям недавних дней, к нападению троицы зомби, с которого миновало немногим больше недели. Теперь, как мнилось куратору, кое-какие вопросы стали ясны; незримый враг сделал новый ход, и это давало информацию для размышлений.
Синельникова пытались оглушить электрошоком… или чем-то похожим на электрошок… Августу Мозелю – или Ивахнову, главе фирмы «Сэйф Сэйв»? – подбросили к двери коробку с загадочным зельем… Не значило ли это, что гибкий хлыст в руках зомби и ярко-красная коробочка с обрамленным звездами листком преследовали одну и ту же цель? И приводили к одному и тому же результату? Так сказать, кнут и пряник…
Он посмотрел на этот пряник, все еще зажатый в кулаке и распространявший сладковатый медовый аромат. Он будто бы манил – вкуси меня! Попробуй! Пусть не для того, чтоб испытать райское блаженство, пусть из любопытства, из желания приобщиться к тайне, разглядеть первый проблеск света в сером тумане неизвестности… Все так просто: раскрой пачку, вытяни ароматный тонкий цилиндрик, поднеси огонь, вдохни дым – и узнаешь…
Узнаешь? О чем?
Но, что бы ни предстояло узнать, куратор предпочитал для этого иные способы, более безопасные. Отправившись на кухню, он выгреб из шкафа пяток полиэтиленовых пакетов, сунул в первый попавшийся красную коробку, завернул, затем повторил это еще раз и еще… Он трудился так до тех пор, пока запах не исчез совсем, усмиренный десятками слоев плотного пластика. Тогда, сунув подарок в карман, Сарагоса удовлетворенно хмыкнул и принялся хлопотать у плиты.
Хорошая кружка горячего кофе – вот что ему сейчас нужно! Кофе и трубка, чтобы забыть о бетламине, принятом вчера, и об этом сладком запахе, дьявольском соблазне… Проклятые снадобья – и бетламин, и этот «голд»! Одно другого стоит! Он торопливо раскурил трубку и вновь принялся размышлять о событиях последних дней.
Теперь он был почти уверен, что на Синельникова вышли через агентство «Пентаграмма» и пресловутую статью об осеннем лесе, Ивахнова же достали через любопытных клиентов. Взять хотя бы ту рыжую! Красивая девка, но ведьма, без сомнения, ведьма! И язык без костей!
Догадывался он и о том, что собирались с ним сделать. Детали были пока смутными, но его явно стремились нейтрализовать, исключить из игры либо заставить подчиниться чужой воле – тем или иным способом. Возможно, неведомый противник еще не ведал, что Петр Синельников, Павел Ивахнов, Август Мозель и все остальные – одно и то же лицо, но не стоило сомневаться, что тайна сия будет раскрыта в ближайшие дни. На это намекал пакетик в кармане куртки, словно бы поддразнивавший его: мол, знаем мы, что почем! Все твои «точки» пересчитали – и первую, и вторую, и третью, и так далее!
Но и он подергал тигра за усы! В «Пентаграмме», на точке «Четыре», уже готовились новые материалы и об осенних лесах, и о камешках, затерявшихся на морском берегу, и о странном случае с журналистом Синельниковым – вроде бы совсем фантастическом эпизоде, а может, и реальном… Как поглядеть! Со статьей этой возились уже пару дней, и куратор полагал, что к завтрашнему вечеру ее закончат. Тогда она и попадет на стол к Догалу… Интересно бы узнать реакцию компаньона!
Коль клюнут на статью, а заодно установят тождество всех его креатур, то следующий шаг вполне ясен… Некая активная операция, способная вывести любопытствующих прямиком на Доктора, на звено С, на филиал Системы! Но это Сарагосу не пугало; в отличие от Винтера он предпочитал стремительное действие и быстрый удар медленному и осторожному прощупыванию затаившегося во мгле противника. Собственно, все развивалось по плану: его «Осенний лес» и другие материалы, направленные в «Пентаграмму», его игры с любопытными клиентами, его настойчивые розыски «странных» – все это преследовало одну цель. Вызвать огонь на себя! Вспышки выстрелов в тумане обнаружат врага!
Невзирая на мрачные пророчества «слухачей», он считал, что почти готов к ответным контрмерам. Оставалось лишь дождаться информации от Винтера, а затем выяснить одно последнее и самое важное обстоятельство: кто же клюнул на крючок? И об этом куратор надеялся разузнать у своего компаньона по агентству «Пентаграмма».
К щекам Джамаля прихлынула кровь, глаза метали молнии.
– Нет, дорогой, так не пойдет! Мы договаривались на месяц, верно? На месяц! А сколько я там пробыл? Сколько, спрашиваю? – Он поднял взгляд к потолку, словно на ровной беленой поверхности были написаны ответы на все вопросы, и гневно закончил: – Всего девять дней! Девять вместо тридцати!
– Считаешь, виноват твой проводник? – Нахмурившись, Сарагоса принялся уминать табак в трубке. Выглядел куратор звена С мрачным, ибо Скиф и в самом деле был виноват. Не столь уж сильно, ибо шок после амнезии не следовало сбрасывать со счетов, но все-таки виноват. И у клиента имелись все основания для претензий.
– Вах, Нилыч! Виноват, не виноват – кому то интересно? Не мне, клянусь могилой матери! Этот твой Скиф – хороший парень, красивый, смелый! Вах, какой смелый! И делал он все как надо! Я его не виню… Он меня из моря вытащил, от собачек полосатых защитил, от разбойников спас… Чего ж еще?
– Вот видишь, сколько неприятностей, – сказал Сарагоса, никак не реагируя на последний вопрос. – Шторм на море, да дикая степь, да собачки эти полосатые и разбойники… Страх один! И к чему тебе это, князь? Придумал бы что другое, э? Повеселее, поприятнее! Как с теми крылатыми, куда вы ходили с Самураем. Вполне цивилизованные существа, пристойный мир, ни тебе разбойников, ни полосатых псов…
Лицо Джамаля выразило крайнюю степень отвращения.
– Они ж не люди, Нилыч! Кожаные бурдюки с крыльями, и все! Я хочу…