Скитальцы

Кнут Гамсун

А помнит ли она, что однажды произошло между ними? И всё же так свободно и открыто смотрит на него? Эдеварт ещё больше смешался, он почувствовал себя виноватым и в растерянности опустил голову. И снова, как много раз за все эти годы, подумал, что был тогда чересчур юным и уж конечно должен был показаться ей слишком неопытным и неловким, что она могла думать о нём? Его охватило стеснение. А сейчас, в эту минуту, не выглядит ли он нелепым на этой банке, не слишком ли широко расставил ноги, хорошо ли гребет? Он не должен не в меру усердствовать, чтобы не дать ей повод посмеяться

над ним.

Ей, безусловно, было легче, чем Эдеварту, она выглядела более естественной и невозмутимой. Когда ему стало жарко и он снял шляпу, она воскликнула: О, мне бы твои волосы! Не смея верить, что ей нравится его густая шевелюра, он пошутил: Хочешь оттаскать меня за волосы? Хотела бы, но!.. — ответила она.

Маленькая Хобьёрг, тоже в шляпке и городском платьице, свесилась за борт и опустила руку в воду. Ощущение было приятное и незнакомое, тёплая вода струилась между её пальцев. Девочка была любознательна и спросила, есть ли тут рыба, большая рыба, какой величины? Потом она поймала медузу и просияла. О медузу можно обжечься, предупредил Эдеварт Лувисе Магрете. Она промыла девочке руку и сказала: Ты на них ещё насмотришься дома, но брать их в руки нельзя. — Почему нельзя? — Можно обжечься, у тебя будут болеть пальцы. — Как они называются? — Правда, как они называются? — спросила Лувисе Магрете у Эдеварта. У нас на севере их зовут «тюленьей слюной», ответил он. Тюленья слюна, повторили они обе несколько раз. Это не слюна, сказал Эдеварт, но и не рыба. Хотя это живое существо, такое животное. Это живое существо, такое животное, повторила Лувисе Магрете дочери. Медузы! — вдруг воскликнула она. Мы здесь называли их медузами. А ещё я помню, что мы называли их «слизью».

Молчание.

Правда, Хобьёрг крупная для своего возраста? — спросила Лувисе Магрете.

Да, согласился Эдеварт и опустил глаза.

Она здоровенькая и очень резвая! Не думай, что она всегда такая тихая.

Я и не думаю.

Да. И она уже умеет читать и писать буквы. Мы взяли с собой книги, чтобы читать тут, но это не норвежские книги. И ещё она умеет петь. Спой нам, пожалуйста, Хобьёрг!

Завтра, кисло ответила девочка

Я знаю, ты устала, скоро ты ляжешь спать вместе с мамой.

Эдеварт: Я приготовил для неё отдельную кровать.

Что?.. Нет, ты просто удивительный человек!

У вас там ещё с прежних времён осталась детская кровать, сказал он.

Да, но постель и всё остальное? Ты и об этом подумал? Вот замечательно, она не привыкла спать со мной. Да и я тоже не привыкла спать с нею, смеясь сказала Лу-висе Магрете... А это усадьба Карела, нашего соседа! Я часто заглядывала к ним, когда ходила в лавку. Ты бывал там, Эдеварт?

Частенько. Я договорился с Карелом и его женой... Ведь мне нужно накормить таких важных гостей.

У нас есть с собой немного провизии, перебила она его. Так о чём ты договорился с ними?

Что в первый вечер вы поедите у них.

У них? Нет-нет, мы не хотим!

Девочка попьет там молока.

Она не привыкла пить молоко. Нет, мы хотим домой. Я уверена, что у тебя хватит еды.

Какая там у меня еда!.. — сказал он и, смеясь, объяснил: Я много раз покупал для вас

разную еду, но она быстро становилась несвежей, и мне приходилось самому всё съедать.

Лувисе Магрете тоже засмеялась, но тут же пожалела его: Бедняжка!

Он возразил: Я не хотел тебя разжалобить. Завтра я куплю всё, что нужно.

Так у тебя нет коровы? И никакой другой скотины?

Нет.

Да-да, ведь ты писал, что не живёшь здесь. Ты просто отдал нам все свои деньги, а жить в Доппене не стал. Как это грустно!

Эдеварт, застенчиво и сердито: О чём ты болтаешь!

А теперь ты потратил столько времени, чтобы приехать в Доппен и встретить меня.

Эдеварт поднял вёсла: Я больше не шевельну вёслами, если ты будешь так говорить!

Он рассердился, прошептала Хобьёрг.

Мать засмеялась и объяснила ей, что Эдеварт вовсе не сердится, он добрый, очень добрый. Вот, уже слышен водопад, сказала она, сейчас мы приедем.

Водопад? Этого слова Хобьёрг не знала.

Водопад — это большая река, которая падает с горы, много-много воды, белая пена, о, это так интересно, вот увидишь! Мы завтра же пойдём к водопаду... Когда лодка вошла в залив и они увидели усадьбу, Лувисе Магрете воскликнула: Какое же тут всё маленькое! Она качала головой и не сводила с берега глаз.

Мы уже приехали? — спросила Хобьёрг.

Да. Господи, до чего же тут всё маленькое! И как странно всё это видеть снова... на своих прежних местах! Она стала перечислять про себя: дом, хлев, лодочный сарай, дровяной сарай, тропинка к ручью, где мы брали воду, покос. Но тут что-то посеяно?

Да, жито, и ещё я посадил немного картофеля.

Я здесь жила, работала не покладая рук и не знала, что есть другая жизнь, смотрела на горы, на небо, на залив, ухаживала за скотом, я привыкла так жить, день за днём. Слышишь водопад, Хобьёрг? Он всё шумит, шумит...

Здесь красиво! — сказала Хобьёрг.

Мать обняла её и с волнением воскликнула: Правда? Да-да, здесь изумительно красиво!

И, поднимаясь к дому, она всё время бормотала о каких-то вдруг всплывавших в памяти мелочах, иногда со слезами, иногда с улыбкой: Смотри, как раз на этом месте я занозила ногу, мне тогда было двадцать, я была очень гибкая, села на землю и вытащила занозу зубами...

Ни слова о муже.

V

Среди ночи Хобьёрг выбегает из дома и зовёт мать. Она проснулась в незнакомом месте, и ей показалось, что все её покинули, она стоит посреди двора в одной лишь широкой белой рубашке, доходящей до щиколоток, роса холодит ей ноги. Синеватый воздух, белесый свет, ночь.

Мама!

Я здесь! — отвечает мать с сеновала. Беги и ложись, дитя моё, я сейчас приду! Лувисе Магрете спешит что-то накинуть на себя, а остальное хватает под мышку.

Эдеварт сидит растерянный и смущённый, сперва он постеснялся встать неодетым, но, подражая смелости Лувисе Магрете, вскакивает, прижимает её к себе, целует и ласкает её грудь.

Я тебе нравлюсь? — спрашивает она.

Ему кажется немыслимым так откровенно говорить о подобных вещах, но всё-таки он отвечает смущённо: Конечно! А я тебе?