Скитания ворона
Шрифт:
– А что это меняет? – Нил тоже перешел на русский. – Я, конечно, не принц, но миллионер-то настоящий, и французский гражданин тоже без балды. Теперь, когда ты вывела меня на чистую воду, у тебя на руках все козыри. Банкуй, сестренка, как ты хотела – нагло, цинично, по-блядски… Только вот, пожалуй, свою руку и сердце я тебе предлагать не стану, у меня на них другие планы. Да и зачем тебе я, когда есть Жан-Пьер, мужчина холостой, обстоятельный. Я дам ему денег, он не откажет. Нужные бумаги я выправлю, потом, если надо будет, помогу с разводом, не проблема, у меня в Париже все схвачено. Будешь мадам Запесоцки, молодой, свободной, естественно, богатой. Сколько ты хочешь – миллион, полтора?..
– Я ничего не хочу!
– Или как патриотка и комсомолка думаешь сдать меня на органы? Что ж валяй, потом повесишь почетную грамоту над кухонной раковиной…
– Замолчи! – Нил дернулся от резкой пощечины и закрыл лицо. Неожиданно увесистые Олины кулаки застучали по его груди, по плечам. – Гад! Гад! Гад! Сволочь! Сволочь! Сволочь…
Нил изловчился, поймал ее за обе руки.
– Это как прикажете понимать, сударыня? Что еще за рукоприкладство?
Оля тряхнула головой.
– Дурак! Какой же ты дурак! Я же люблю тебя…
– Ух, ну и маршрутик! Я и не подозревала, что в Ленинграде есть такие квартиры.
– Есть еще и не такие. У меня приятель в подвале жил, так у него коридор проходил прямо под трамвайными путями. То-то было весело…
Они стояли на железном навесном мостике, перекинутом через глухой двор-колодец, и переводили дух после затяжного подъема по черной лестнице и многотрудного перехода через чердак. Впереди возвышалась башня, с куполом уже не черепичным, как раньше, а новым, оцинкованным. К счастью, бойницы заделаны не были, и, протолкнув Олю впереди себя, Нил остановился на знакомой площадке с жестяной табличкой «109» на единственной двери.
– Экскурсия по Баренцевым местам, – сказал Нил. – Не знаю, кто теперь живет за этой дверью. А вот наверху, над этим люком должен обитать потомок шаманов, некто Кир Бельмесов. Заглянем?
Но дощатый люк был закрыт на тяжелый блестящий замок.
Нил постучал в дверь. Никто не отозвался.
– Посмотрим… – Он открыл створки электрического щитка, пошарил там, повернулся к Оле. – Есть!
В руках у него был желтый французский ключ…
В комнате все было так же, как в день его отъезда, пыли и той почти не прибавилось.
– Вновь я посетил… – Нил походил по комнате, погладил поверхность стола, шкаф, подоконник, постучал по оконному стеклу. – Наверное, это и имеют в виду, когда говорят «вернуться в прошлое», как считаешь?
– Не знаю. По-настоящему в прошлое вернуться нельзя, потому что мы сами стали другие. – Оля стояла в дверях, задумчиво разглядывая странную комнату.
– Ты права, разумеется. Помнишь рассказ про другое место и зеленую дверь? – Оля кивнула. Нил осторожно опустился на старый пружинный матрас, прикрытый красным одеялом, вытянулся, закинул руки за голову. – Ну, что стоишь, прыгай сюда…
– Оленька, переведите господину Корбо, что мы сможем полностью демонтировать второй сборочный за два месяца, плюс месяца полтора на реконструкцию и столько же на установку новой линии. Спросите, устраивают ли эти сроки?
Выслушав перевод, Нил вымученно улыбнулся.
– Нас устроят любые сроки, которые устроят вас.
– Спросите, достаточно ли этих площадей для…
– О, все технические подробности лучше выяснить у господина Запесоцки.
Я полностью доверяю его мнению специалиста…
Беседа проходила на повышенных тонах, но вовсе не потому, что у сторон были какие-либо основания для недовольства друг другом, напротив, все проходило на удивление гладко, и дело плавно двигалось к подписанию первого, предварительного соглашения. Просто в цеху было очень шумно, и приходилось буквально кричать.
Оставив Робера и Жан-Пьера дальше разбираться с директором, Нил вышел из корпуса, снял с головы каску, предписанную правилами техники безопасности, и закурил.
День был погожий, впервые за почти неделю пребывания в Ленинграде Нил ощутил в воздухе дыхание весны. Скоро, скоро проклюнутся почки, и птицы запоют, жаль только, жить в эту пору прекрасную…
– Что с тобой? Ты не заболел?
Оля встала рядом, Нил протянул ей сигарету.
– Я здоров. Просто вчера… Вчера я был у нее. Представился братом, моряком дальнего плаванья. Меня к ней не пустили, только показали палату из коридора. Это ужасно. Тридцать-сорок человек, койки впритык, грязь, вонь, одеяла рваные, лежат трупами, чуть кто пошевелился – сразу укол, чтобы лежал и не дрыгался… Я бы и не узнал ее, если бы не показали. Высохшая, как мумия, волосы острижены, лицо восковое… Врач сказал – тяжелая. Немудрено, при таком-то лечении… – Нил сжал кулаки. – Я убью его!
– Врача? Но при чем здесь врач, он делает, что может, от него почти ничего не зависит…
– Да я не о враче. С врачом-то мы договорились, я дал денег, ее переведут в отдельную палату, приставят сиделку, закупят импортные препараты… Я про другого, про того, кто…
Оля дернула его за рукав и громко произнесла по-английски:
– Через десять дней открываются фонтаны Петродворца. Это удивительное, незабываемое зрелище, надеюсь, вы к тому времени еще не уедете…
– Правильно, дочка, давай, обрабатывай гостя, – с отеческой улыбкой проговорил директор, вышедший из цеха вместе со свитой. А то совсем что-то загрустил наш Бельмондо.
– О, Бельмондо!
Филипп Корбо энергично закивал, услышав знакомое слово…
В номер, озираясь, вошел молодой высокий, хорошо одетый негр.
– Здравствуйте, – сказал он по-французски. – Я Эрик Макомба. Мне передали, что у вас для меня посылка с родины.
– А, мсье Макомба, – Робер Тобагуа широко, радушно улыбнулся. – Да, да, мы вас ждали, проходите, пожалуйста.
Он пропустил посетителя в гостиную, вошел следом и встал у двери, закрыв собой выход.
– Здравствуйте, – повторил Эрик Макомба.