Скорая десантная помощь
Шрифт:
– Тебе чего, старый «пшичек»? – презрительно скривившись, спросил волосатый. – Шнобель набок своротить? Или глаз на жопу натянуть?
– Он сейчас для нас краковяк станцует под лезгинку! – гоготнул один из брюнетов.
– Точно! – обрадовался третий. – Эй ты, чмошник, плясать умеешь?
Пан Зимовицкий плохо понимал сказанное парнями, но уже успел уяснить главное – эти трое отморозков, приехавшие из России, люди крайне аморальные, презирающие закон и порядок, они намереваются предпринять в отношении него – пожилого, уважаемого всеми человека – нечто гнусное и унизительное.
Когда Лавров
– Валите отсюда, пока не поздно. Поняли? В вашем распоряжении – одна минута. Отсчет времени пошел!
– А сам ты не пошел бы на…? – презрительно скривившись, чванливо обронил волосатый.
Однако тут же, выпучив глаза и обхватив руками живот, издал мучительный стон, получив стремительный удар точно под реберную дугу, в один из нервных узлов, очень чувствительных к внешнему воздействию. Разразившиеся хохотом по поводу того, куда именно их приятель послал неизвестного, брюнеты разом смолкли и, играя натренированными мышцами, ринулись на чужака, посмевшего оказать им сопротивление. Но их атака захлебнулась, едва начавшись. Столь же неуловимым, как бы касательным движением тот одним лишь махом левой руки едва не переломил шейные позвонки нападавшему слева. Тот, что был справа, наткнувшись на твердый угол согнутого среднего пальца, выпирающего из кулака, почувствовал мгновенно охватившую его слабость, сопровождаемую крайне неприятной, тягучей болью в сердце.
– Минута заканчивается, – невозмутимо напомнил Лавров. – Если сейчас же отсюда не смоетесь, вам не поможет и реанимация.
Кособоко согнувшись, охая и спотыкаясь, еще мгновение назад самоуверенные и наглые «мажоры» поспешили к своему авто. Уже успевший несколько прийти в себя волосатый спешно запустил двигатель, и «Порше», виляя, помчался прочь, по пути едва не врезавшись в фонарный столб. Появившийся в этот момент полицейский некоторое время наблюдал за зигзагами, которые выписывал лимузин, после чего схватился за рацию и торопливо заговорил в микрофон.
Возмущенно бросив что-то по-польски, пан Зимовицкий направился к нему, но почему-то передумал и, махнув рукой и круто развернувшись, пошел к своей машине. Запустив двигатель, он включил заднюю передачу и, тяжело вздохнув, спросил:
– Скажите, пан Хмельницкий, откуда в России стало так много скверных людей, которые не боятся ни Бога, ни закона, ни людского осуждения? Раньше ведь туристы из Советского Союза были сама дисциплинированность. А теперь? Если эти юнцы ведут себя здесь подобным образом – нагло, вызывающе, хамски, то что же творится там, у вас?
– С некоторых пор в русском языке появилось новое слово – «беспредел», которое перешло в разговорную лексику из уголовного жаргона, – с долей сарказма заговорил Андрей. – Это поступок, который выходит за рамки не только официальных законов, не только обыденных понятий о совести и чести, но переступает даже рамки правил поведения, принятых в криминальной среде. Сегодня у нас беспредел стал явлением повсеместным. Он везде и во всем. На имеющих много денег у нас зачастую ни суда, ни управы, ни власти… Кстати, пан Зимовицкий, а можно ли сказать, что здесь, в Польше, перед законом абсолютно все равны?
– Хм… – Его собеседник, явно, намеревавшийся сказать уверенное «да», напряженно глядя перед собой на трассу, летящую навстречу автомобилю, отчего-то глубоко задумался.
Несмотря на вечернее время, на шоссе, ведущем к Варшаве, было очень оживленно. Причем львиная доля потока автомобилей, среди которых лишь изредка встречались образцы вазовского производства, направлялась именно к столице. Поймав его взгляд, пан Зимовицкий пояснил:
– Сегодня воскресенье, варшавяне возвращаются домой с уик-энда… Да, пан Хмельницкий, – неожиданно вернулся он к прежней теме разговора, – к сожалению, и у нас, пусть не слишком часто, но что-то похожее случается. Увы! У нас перед законом действительно все равны, все, но… Иногда в прессу просачивается информация о том, что некий крупный чиновник или бизнесмен, совершивший нечто очень нехорошее, сумел отвертеться от суда. Наверное, это общее свойство человека – творить несправедливость. При коммунистах справедливости не было. И сейчас, будем откровенны, ее не избыток…
В салоне вновь установилось молчание. Лишь хорошо отлаженный мотор издавал приглушенный ровный гул, разгоняя машину выше сотни километров в час. Посмотрев на спидометр, подсвеченный лампочками освещения приборной панели, Лавров спросил, кивнув в его сторону:
– А ваша дорожная полиция к скорости на трассе не слишком придирается?
– Придирается, – понимающе улыбнулся хозяин «Форда», включая радио, – но к нам не придерется. Мы не выходим за границы скоростного режима, допустимого на этой трассе. По этому автобану можно спокойно ехать до ста тридцати километров в час. А какие дороги у вас в России?
– В Москве более-менее, но эта трасса намного лучше. А на периферии можно встретить часто такие дороги, что их и дорогами называть как-то неудобно, – рассмеялся Андрей.
– И это – нефтяная держава… – вслушиваясь в скороговорку диктора радио, констатировал пан Зимовицкий. – Ого! Вот это новость… – неожиданно сказал он, почему-то покосившись в сторону своего попутчика.
– Что-то случилось? – спокойно поинтересовался Лавров, хотя внутренне весь напрягся.
– Да, только что передали полицейскую сводку… – озабоченно нахмурившись, кивнул Зимовицкий. – Полчаса назад на железнодорожной насыпи, километрах в двадцати от Отвоцка, нашли труп молодого мужчины без одежды и документов. О причинах смерти не сообщается, но полицейские считают, что его могли выбросить из окна проходившего там поезда. М-да-а-а…
«Мы уже сидели в кафе, – мысленно отметил Андрей. – С момента, как я спрыгнул с поезда, и до того времени прошло не более сорока минут. Значит, если считать, что сообщники киллера вломились в купе почти сразу, они, скорее всего, учинили допрос, возможно, даже с пристрастием, после чего своротили ему шею и выбросили в окно. Эх, блин! Меня же видели местные бродяги! Теперь уже точно у полиции могут возникнуть подозрения и мысли насчет того, куда именно я мог податься. Черт! Но не убивать же их было, этих идиотов, в самом деле?!.»