Скорость
Шрифт:
Билли полагал, что щитки эти несли не только декоративную функцию. Он нисколько не сомневался, что выбить такой щиток и покинуть гостиную через окно крайне трудно, а скорее, просто невозможно.
При проектировании и установке они наверняка проходили как средства «обеспечения безопасности».
Панели перегородки продолжали подниматься, открывая все новые и новые стенды, когда в динамиках системы громкой связи вновь раздался голос Валиса:
— Ты можешь увидеть мою коллекцию, которую видели лишь считанные
Глава 70
В выставочных стендах, выстланных черным шелком, стояли прозрачные стеклянные банки двух размеров.
Основанием каждая банка устанавливалась в специальную выемку в полу. Черная скоба фиксировала крышку банки относительно верхней полки.
Когда дом на колесах находился в пути, эти банки не могли сдвинуться с места. Они даже не дребезжали.
Каждая банка подсвечивалась снизу, так что их содержимое четко выделялось на черном фоне обивки стенда. По мере того, как свет в гостиной тускнел, чтобы экспонаты коллекции предстали в лучшем виде, Билли подумал об аквариумах.
Но рыбки в банках не плавали: в них, в формальдегиде, хранились воспоминания об убийствах, в маленьких — руки жертв, в больших — лица.
Каждое лицо напоминало бледного богомола, отправленного в вечное плавание, черты одного практически не отличались от другого.
Руки, наоборот, разнились, говорили о жертве больше, чем лица, не вызывали такого отвращения, просто казались нереальными, инородными.
— Разве они не прекрасны? — голос Валиса звучал совсем как у ХАЛ-9000 в фильме «2001 год: Космическая одиссея».
— Они грустные, — ответил Билли.
— Странное ты выбрал слово. Меня они веселят.
— Меня они наполняют отчаянием.
Билли не отвернулся от коллекции в страхе или отвращении. Он предположил, что скрытые камеры нацелены на него. Потому что его реакция, по каКИМ-ТО, ведомым только Валису, соображениям, была тому крайне важна.
А кроме того, при всей отвратительности экспонатов коллекция завораживала.
По крайней мере, коллекционеру хватило вкуса, чтобы не включать в нее груди и половые органы.
Билли подозревал, что Валис не убивал ради получения сексуального удовлетворения, не насиловал свои жертвы, потому что тем самым у него возникало бы с ними что-то общее. Он видел себя существом, стоящим вне человечества, над ним.
Не включал он в свою коллекцию и ничего безвкусного, гротескного. Ни глаз, ни внутренних органов.
Лица и руки, лица и руки.
Глядя на подсвеченные банки, Билли думал о мимах, одетых во все черное, с белыми напудренными лицами, в белых перчатках.
Да, коллекционер был извращенцем, но при этом оставался эстетом.
— Чувство равновесия, — Билли начал делиться впечатлениями, — гармония линии, чувственность формы. А самое важное, ограничения жесткие, но понятные.
Валис молчал.
Ирония ситуации: столкнувшись лицом к лицу со смертью и не позволяя страху взять верх, Билли уже ни в коей степени не уходил от жизни, наоборот, широко раскрыл ей объятия.
— Я прочитал твою книгу коротких рассказов, — наконец заговорил Валис.
— Критикуя твою работу, я не напрашивался на критику моей.
Валис рассмеялся, похоже, от неожиданности.
— Между прочим, я нашел твою прозу зачаровывающей и очень сильной.
Билли молчал.
— Это истории человека, который ищет, — продолжил Валис. — Ты знаешь правду жизни, но кружишь вокруг этого плода снова и снова, не желая взять его в руки, попробовать на вкус.
Отвернувшись от коллекции, Билли подошел к ближайшей бронзовой статуэтке эпохи Мейдзи, двум рыбкам, вроде бы простенькой, но отлитой с мельчайшими подробностями, с поверхностью, обработанной под цвет ржавеющей стали.
— Власть, — изрек Билли. — Власть — часть правды жизни.
Валис ждал за закрытой дверью.
— И пустота, — продолжил Билли. — Пропасть. Бездна.
Он перешел к другой статуэтке: ученый и олень, сидящие бок о бок, бородатый ученый улыбался, его одежды сияли золотом.
— Выбор — хаос или контроль, — развивал свою мысль Билли. — Имея власть, мы можем творить. Имея власть и с благими намерениями, мы создаем искусство. Искусство — единственный ответ хаосу и пустоте.
Валис заговорил после паузы:
— Только одно связывает тебя с прошлым. Я могу тебя от этого освободить.
— Еще одним убийством? — спросил Билли.
— Нет. Она может жить, и ты сможешь начать новую жизнь… когда узнаешь.
— И что ты знаешь такого, чего не знаю я?
— Барбара живет в Диккенсе.
Билли услышал свой шумный вдох, на его лице отразилось изумление и признание правоты Валиса.
— Будучи в твоем доме, я просмотрел записные книжки, которые ты заполнял обрывками фраз, произнесенными ею в коме.
— Правда?
— Некоторые словосочетания показались мне знакомыми. На полке в твоей гостиной стоит полное собрание сочинений Диккенса… Оно принадлежало ей?
— Да.
— Она обожала Диккенса.
— Прочитала все романы, по нескольку раз.
— Но не ты.
— Два или три. Диккенс никогда меня не впечатлял.
— Подозреваю, он был слишком полон жизнью. Слишком полон верой в нее и ее буйством.
— Возможно.
— Она так хорошо знает эти истории, что живет в них в своих снах. Последовательность обрывков фраз, которые она произносит в коме, соотносится с определенными главами.