Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
– Очень пристрелочные… Но по направлению – в ту же сторону. – И неожиданно для себя Буданцев решил не таиться от наркома вообще. То есть говорить абсолютно на равных. Выпивка ли тут подействовала, или просто момент пришел. Показалось ему, что иного выхода просто нет. Слов сказано и так достаточно, захотят посадить – не отвертишься. Как и в том случае, если б и вообще ничего опасного не было сказано. Тамошним следователям без разницы, что захотят, то и напишут, а станешь дергаться – средства убеждения он на своих плечах испытал.
– Ну, попросту говоря, Григорий Петрович, власть менять собираемся, так? И вы, значит, организацию создаете. Причем, похоже,
– Не теми категориями мыслите, Иван Афанасьевич. То война между непримиримыми силами и идеями, а то – как уже было сказано, корректировка существующей системы. Одно дело – новую железную дорогу построить, совсем другое – на существующей стрелку перевести. В том и сила нашего строя, и его же слабость – стоит только объявить о смене Генеральной линии, как подавляющее большинство, за исключением нескольких ортодоксов, «аплодисментами, переходящими в овацию» ее и поддержат. Будто вы не насмотрелись уже…
– Насмотрелся, куда уж больше. И где же вы меня во всех этих делах видите? Что я вообще могу? Впоследствии, ладно, как Валентин сказал, потребуются свои люди, чтобы вакансии заполнять и с прежними непримиримую борьбу организовывать. А сейчас, в данный текущий момент? В списке «сочувствующих» числиться? Так я уже. На последней «чистке» так в протоколе и записали: «Сочувствующий, твердо стоящий на рабоче-крестьянской платформе».
– Списков, слава богу, мы составлять никаких не собираемся. Не тот случай. Вообще-то, прошу прощения, Иван Афанасьевич, хочу кое-что сказать напрямик. Особых оснований у нас друг другу доверять нет. Ну, кто мы с вами? Вы меня ловили от всей души и на пределе возможностей. Я с вами, в свою очередь, не слишком ласково обошелся. Только что не убил. Потом, конечно, кое-как сговорились, при посредстве одинаково чужого нам человека. Выходит, что связывают нас с вами только вот это взаимная ничья и пара выпитых стаканов. И все. Не маловато ли для предложенной степени доверия?
Буданцев помолчал, вертя в пальцах пустую рюмку. Опять потянулся к папиросе.
– Самое смешное, Григорий Петрович, что не маловато. В самый раз, я думаю. Да и вы так же… Иначе чего ж мы здесь сидим? Побегали, постреляли, сообразили, кто чего стоит. Уж как мне муторно было ждать, стрельнете вы или нет. Но даже не по словам, по тону вашему и как последнюю водку не сами с другом выпили, а мне налили, понял – не тот человек. Пусть и враг народа… Да и я к тому времени в той же категории числился.
– Увы, Иван Афанасьевич, время нам выпало удивительно поганое. Как бы не худшее за всю писанную Карамзиным и Ключевским историю. При этом деваться все равно некуда. Как сказал один знакомый поэт: «Времена не выбирают, в них живут и умирают».
– Это точно, – согласился Буданцев.
– А вот на работу я вас к себе возьму. Почти по специальности. Есть мнение, что в ближайшие дни мне предложат новую должность, с повышением. Так можно будет кое-что придумать. Необременительное. Какой-нибудь зам по общим вопросам или начальник секретной части, что даже лучше. Отдельный кабинет с железной дверью и неопределенный круг задач, ведомых только мне и вам. За границу выезжать придется, и вообще…
– А Лихарев?
– А что Лихарев? Мы же с ним друзья с недавних пор. Вас выручил, мне помог…
– Видел я, как он помог, – усмехнулся Буданцев, вспомнив сцену в парке.
– Зря улыбаетесь. Если б он Ежова не опередил да Сталину не доложил обо мне в надлежащем духе, не знаю, где б мы сейчас были… Потому будем с ним и дальше дружить. Симбиоз у нас с ним будет.
– У меня и у вас?
– Как сами захотите. Можете на союз только с ним подписаться, а я вообще ни при чем. Тоже интересный вариант. Он ведь завтра же, а то и сегодня, наверняка с вами с глазу на глаз встретиться захочет, расспрашивать будет, как время провели. Ну и скажите, что держался я замкнуто, пил одну за одной и от любых откровенностей уклонялся. Вы ж для меня кто? Сыщик, не более. Голая функция…
– Думаете, имеет смысл?
Буданцев уже начал просчитывать в уме варианты, соображая, какой из них полезнее лично для него. Лихарев, конечно, сила, но уж больно непонятная. Шестаков куда конкретнее. В человеческом плане. И сила, так сказать, публичная. Работая с ним, будешь иметь легальный статус… Ну и отмазку в том смысле, что просто выполнял приказы и должностные инструкции. А что такое «агент на связи», он знал очень хорошо. У самого таких не один десяток.
– Еще же лучше, Иван Афанасьевич, – предложил Шульгин, тоже обдумав расклады, – если вы Валентину о нашем разговоре расскажете все как есть. За исключением последнего абзаца. Да, то-то и то-то говорил Шестаков, рассуждал о «демократизации режима», «возвращении к ленинским нормам», фантазировал, как сможет влиять на политику Сталина, если войдет в доверие. А вас позвал в помощники, потому что увидел человека умного, надежного и в номенклатурную схему не встроенного. И тут же совета попросите, как, мол, быть. Со всеми подлинными сомнениями, что у вас имеются. Ничего не скрывайте. Кажется мне, что проглотит наш друг наживку…
А хотите – без всякой наживки. Просто выслушайте предложения, и если они вас устроят – поступайте по собственному усмотрению. Я ведь, святой истинный крест, как в детстве говорили, отнюдь не тайный орден учредить задумал, единственно собираюсь в меру собственных возможностей «изменить то, что в силах изменить»…
– Так и поступим, Григорий Петрович. Никакой подпольщины, никакой конспирации. Действительно, посмотрим, что и куда повернется. Одно меня беспокоит: не подслушивают ли нас сейчас? Когда я наедине с Шадриным беседовал, Лихареву этот разговор сразу известен стал. А тут?
– Тут вряд ли, – успокоил Шульгин Буданцева. – На Лубянке одно дело, а здесь за те сутки, что он вам квартиру оформлял, ничего успеть было нельзя. Прослушка дело серьезное, проводку нужно тянуть или к телефонной линии подключаться. Я кое-что в таких делах понимаю.
Сам же подумал, что никакая проводка Валентину, разумеется, не нужна и вполне он их мог слушать, а также и смотреть на своем экране, но Антон обещал, что та слуховая капсула, с помощью которой они связывались, способна создавать достаточно надежный экран от существующей аггрианской техники.
Шульгин не стал включать «глушилку» сразу, чтобы не удивить и не встревожить Лихарева. Чего доброго, кинулся бы сюда выяснять, как и что случилось. А вот в самом конце разговора, как раз перед теми словами, которыми предложил Буданцеву ничего от Валентина не скрывать, запустил устройство. Выглядеть будет, как короткая помеха, вроде той, что вызывает электрический разряд вблизи радиоприемника или телевизора, предельно естественно.
Прощаясь с Антоном, они много технических вариантов обсудили. Вот один и пригодился.