Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
– Тогда я совсем ничего не понимаю. Зачем мы сейчас втроем сошлись здесь? Должен ведь быть какой-то смысл, цель, сверхзадача?
– Вполне возможно. Только нам об этом не сказали. Вам, предположим, нужно было увидеть меня нынешнюю, чтобы с учетом этой встречи как-то иначе вести себя там, где вы сейчас пребываете. Мне – убедиться, что змея в очередной раз укусила собственный хвост.
Шульгин же… Тут я пас. Или действительно простая случайность, незапланированное пересечение мировых линий, или – ход, последствия которого не нам знать… Так что прощайте, Лихарев. Живите по инструкции, ничего лучшего вам посоветовать не могу. И, мне кажется, впредь вам следует избегать
Все беды начались после того, как одна из нас вообразила себя одной из них.
Еще раз – прощайте…
И без какого-либо действия со своей стороны, без произнесения формулы и включения блок-универсала Валентин осознал себя вновь стоящим в дверном проеме из кабинета в мастерскую. Пол под ногами слегка покачивался, и мутило так, будто накануне он пил, не закусывая, неразведенный спирт. А на самом деле – не больше двух бутылок шампанского в обществе прелестной молодой коммунистки, сотрудницы отдела литературы на иностранных языках Ленинской библиотеки.
Девушка, безусловно, была «из бывших», но тщательно замаскировавшаяся. Не может выпускница рабфака, сразу после него – института имени Мориса Тореза абсолютно свободно владеть французским и иметь такое точеное, гибкое тело. Она принесла в ридикюльчике [8] «Камасутру» парижского издания 1899 г., и они увлеченно переводили ее на русский, часто смеясь и пытаясь выяснить, действительно ли это техническая инструкция или всего лишь плод болезненного воображения отставного евнуха из гарема джайпурского магараджи.
8
Ридикюль – женская сумка (фр. устар.).
Кое-как совместив события минувшей ночи и последних минут, Лихарев бросил на диван «маузер», стянув сапоги и гимнастерку, снова прошлепал босиком на кухню. Хитро улыбаясь, снял с руки браслет гомеостата, после чего извлек из буфета очередную бутылку коньяка, набулькал себе в обычный «тонкий» стакан гораздо больше половины (а что, государь Александр Третий Александрович на меньшие дозы не разменивался), выцедил сквозь зубы. Не спеша, прислушиваясь к ощущениям. Если отпустит, значит, он – еще он. Если нет – на этот случай у него ответа не было приготовлено.
Слава богу, отпустило.
Ровно так, как полагалось, сообразно его натуре и биохимии.
Посидел, допил чай уже без всякого удовольствия, выкурил папиросу. И пошел будить Шестакова. Что-нибудь он ведь расскажет, если правильно вопрос поставить?
Шестаков, может быть, и расскажет, а Шульгин?
Шульгина после всего случившегося вчера-позавчера он опасался точно так, как любой лейтенант или капитан опасается полковника, независимо от личности. Сами по себе знаки различия подразумевают, что любой их носитель может сотворить с тобой любую пакость, никак не связанную с реальными заслугами или провинностями, и всегда будет прав, а ты – наоборот.
И даже квартира вдруг показалась совсем не тем надежным, экстерриториальным убежищем, выключенным из человеческого мира, к которому он привык за десять лет, а подобием первобытного леса, где из-за любого куста и дерева может выскочить саблезубый тигр или пещерный медведь.
«Нехорошо, – сказал сам себе Лихарев, – нельзя так расслабляться». И тут же подумал, что не сам по себе расслабился, а оказывает на него влияние некая третья сила.
Григорий Петрович после всего пережитого и после коньяка, наверное, спал так крепко, что будить его пришлось долго и утомительно. Он бормотал что-то невнятное, отмахивался рукой, потом вдруг отчетливо начал ругаться отборными флотскими выражениями и лишь после этого сел на диване, с недоуменным интересом воззрившись на Лихарева. А это, мол, кто тут еще такой.
– Александр Иванович, вы проснулись, надеюсь? – тихо спросил Лихарев и для надежности добавил сообщенную Сильвией фразу, которая прошлый раз сработала сразу.
– К кому это вы обращаетесь… э-э… Валентин, кажется?
Нарком наконец окончательно пришел в себя, опустил ноги на ковер, потянулся, протер ладонью глаза.
– Да, что-то вчера мы слегка перебрали, согласны? Но спешить, кажется, некуда? Темно еще. И время на отдых мне товарищ Сталин предоставил. Так в чем дело?
Шестаков выглядел настолько убедительно, что нехорошее ощущение Лихарева превратилось в еще более нехорошую уверенность.
– Вы ничего не помните? – спросил он.
– О чем? Все я великолепно помню. Не алкоголик, из ума не выжил, несмотря на… события. И прием у товарища Сталина, и нашу с вами поучительную беседу, и как вы ушли поразвлечься, а мне любезно отдохнуть позволили, все помню. Что-то опять случилось или желаете продолжить веселье в моей компании? Так я не против. Давайте выпьем, поговорим, а потом снова спать. Метель, я слышу, совсем разыгралась. Самое время, если срочные дела не препятствуют…
Говорил нарком так просто и естественно, а главное – с непередаваемыми интонациями именно высокого номенклатурного лица, нисколько не похожими на интеллигентно-саркастическую манеру Шульгина, что Лихарев сразу поверил – сам по себе, в единственном лице он здесь присутствует, а никакого Александра Ивановича нет, как и не было никогда. Наваждение, морок, да и только.
– Да нет, это я просто так… Сам переутомился слегка. Всю ночь выпивали да в преферанс играли. Трудные дни выдались, вот и захотелось расслабиться. И что-то мне показалось, будто мы с вами договорились с утра кое о чем побеседовать…
– Было такое, – не стал спорить Шестаков. – По поводу моего доклада товарищу Сталину. Так ведь рано еще, время терпит. Может, действительно выпьем? У нас, на царском еще флоте, офицеры безотказное средство знали в таких случаях. После хорошего «проворота» часика за два-три до подъема флага суметь проснуться, большую стопку водки выпить, и снова на боковую. Встаешь, как огурчик…
– Что ж, давайте попробуем. Вам сегодня вообще спешить некуда, а мне – не раньше двенадцати.
– Море времени. Выпьем, закусим, и все такое прочее…
Нет, ни малейших признаков присутствия Шульгина. Абсолютно естественное поведение наркома, каким его знал и представлял Лихарев, человека, самому себе полностью адекватного, лучше многих здешних, но и не более того. Самую малейшую нотку несоответствия Валентин непременно бы уловил.
С одной стороны, жаль неразыграной партии, а с другой – так, наверное, проще будет. Шестаков в нынешней роли и позиции никуда не денется, будет исполнять, что приказано. А с Шульгиным работать – упаси бог. Однако леди Спенсер может неудовольствие высказать по поводу несделанного задания. Замечание прописать «о неполном служебном соответствии». И ранее дарованные привилегии отобрать.