Скованные намертво
Шрифт:
Выслушав от Аверина короткий доклад, Федосеев моментально въехал в суть дела.
— Людей предоставим. С прокуратурой договорюсь, — кивнул он. — Все оперативные мероприятия гарантирую вне очереди.
— Идет, — удовлетворенно произнес Аверин.
Аверин устал. Голова гудела. Еще один рабочий день прошел в трудах праведных.
Пушинка спала. Рядом с ней лежал изодранный тапок. Она, похоже, билась с ним отчаянно. Постаралась хорошо — тапок был изжеван и исцарапан основательно.
Аверин положил две бутылки пива в холодильник.
Тут заявился Егорыч.
— Здорово, Славик.
— Привет.
— Где пиво?
— В холодильнике.
— Я тебе воблу принес.
— У меня есть.
— Отлично. Я твой бронепоезд на колеса поставил. Будем праздновать.
— Будем, — Аверин посмотрел на часы, стрелки подползали к десяти, но у Егорыча некоторое смещение дня и ночи. Днем он ремонтирует машины, вечером спит, ночью читает Толстого, Гегеля и Жириновского. А к одиннадцати ходит в гости.
— Сколько должен?
— Только за запчасти, да и то по бросовым ценам достал. Очень я тебя, Славик, люблю и уважаю. Ты мне как внук.
— Внук, — усмехнулся Аверин. — Тебе немножко за сорок.
— Неважно. У меня огромный жизненный опыт — я старше тебя на тысячу лет. Вот так-то. Ты еще молодой человек с неокрепшей психикой и неопределенной политической позицией, — усмехнулся Егорыч, и Аверин со страхом подумал, что гостя снова занесет на политику. Так и произошло.
Отхлебнув пива, Егорыч завелся.
— Представляешь, Славик, смотрю телевизор. Вижу знакомую паскудную рожу. Из третьей лаборатории — младший научный сотрудник. Я его хорошо знал. Дуб дубом, ничего не соображал. Полчаса по телевизору рассказывал, какая у нас была отсталая наука и как он, талантливый ученый, страдал при застое. Как КГБ донимало его самого и знакомых. Представляешь, теперь функционер «Демроссии», учит всех жить по совести. Пригрелся в каком-то комитете. Участвовал в конференции «КГБ — вчера, сегодня и завтра», где предлагал признать Комитет, как и СС, организацией преступной.
— Тебе-то что?
— Слав, он же стукачом был. На содержании. Он нас всех закладывал. В том числе и меня лично. Меня по его милости в Польшу не пустили на конференцию. Но почему так получается? Стукачи опять наверху. И опять нас топчут.
— Потому что они стукачи.
— Супостаты. Сели на нашу шею. Ничего, устроим кузькину мать. Скоро. Скинем их к е… матери.
— Тебе это не поможет.
— Почему?
— Ты опять в диссиденты попадешь. Ты диссидент по природе. При любой власти. И опять тебя в Польшу не пустят.
— Слав, ты не прав.
— Прав.
— Скоро покажем супостатам. Первого мая такое шествие устроим.
— Не ходил бы туда. Время видишь какое.
— Ебелдосы во все тяжкие пустились. Ничего — врежет по ним рабоче-крестьянский кулак. Зубки-то треснут.
— Егорыч, кончай ты в эти игры играть. Плохо кончится.
— Хорошо кончится… Давай, — Егорыч поднял кружку.
Выпили. Пиво оказалось неплохое.
Аверин добрался до кровати только в третьем часу. Егорыч извел его рассуждениями о судьбе России, которая якобы сейчас стоит на перепутье и якобы сейчас решается, быть русскому этносу или сгинуть в геенне огненной. Он цитировал Гумилева, а также трактат «Государство» Платона и что-то твердил об «охлократии» — власти плебса и жуликов. Аверин еле избавился от него. Заснул он моментально.
— Годится, — Ремизов расписался на плане оперативно-розыскных мероприятий и поставил «Утверждаю». — С Федосеевым обговаривал?
— Да. Все в порядке.
— Прокуратура?
— Обещали утрясти.
— Давай, работай.
Оперативное дело «Жильцы».
Каждый оперативник имеет свои ОПД. Пятнадцать трупов — уровень годится для старшего оперуполномоченного по особо важным делам ГУУР МВД России.
У подъезда городской прокуратуры Аверин встретился с начальником второго отдела МУРа. Они вместе убедили заместителя прокурора по следствию объединить дела по убийствам в одно производство. На дело назначили сильного следователя. Тот пообещал подключиться с момента реализации оперативной информации, так что возникала уверенность, что на стадии следствия преступники не соскочат и не уйдут от ответственности.
Из прокуратуры Аверин отправился на Петровку. Там принялся за Савельева.
— Группа наружного наблюдения. Заявку сделал?
— Сделал. Завтра примут его.
— По двойке — на прослушку телефонов?
— Тоже.
Прослушивание телефона осуществлялось только через Министерство безопасности — это их вотчина еще со времен Комитета. Во второй отдел начнут поступать ежедневно распечатки переговоров Новицкого. В случае срочной информации исполнитель прозвонит непосредственно заказчику — Савельеву.
— Ну все, беремся за негодяев, — хлопнул по столу Аверин.
Завтра к Новицкому прилипнут бригады наружного наблюдения. Каждый день проиллюстрированные фотографиями будут ложиться отчеты «наружки», и станет вырисовываться круг знакомых фигуранта. Нужны по горло исполнители. Нужно оружие, которым совершались убийства. Из четырнадцати жертв семеро расстреляны из автомата.
— Сколько тварей развелось, — покачал головой Савельев. — Совершенно никакого чура.
— Откуда у них чур возьмется, если их все по головке гладят? — сказал Аверин.
Зазвонил телефон. Савельев поднял трубку.
— Шеф вызывает, — сказал он, кладя ее на место. Он появился через три минуты.
— Чуму взорвали, — сообщил с усмешкой.
— Кого? Вора в законе?
— Его, родимого. Его, золотого. Во дворе собственного дома. Съездишь со мной?
— Что ж, можно.
"Мерседес» последней модели, принадлежавший знаменитому вору в законе, был разворочен. А сам Чума превратился в обезображенный кусок мяса.
К Савельеву и Аверину подошел заместитель начальника уголовного розыска округа.