Скованные намертво
Шрифт:
"Вы по деревьям лазили, когда у нас Шота Руставели был, вы вообще низкая нация» — это не раз еще в застойные времена Аверин слышал от многих в Грузии. Самих грузин он всегда уважал — народ этот в большинстве состоял из порядочных, добрых, гордых, талантливых людей, знающих толк в дружбе. Прекрасная литература, лирическое кино — кого все это не очаровывало? Но перестройка и социальные потрясения за считанные годы искорежили, вывернули психику людей, подняли из глубин сознания и выплеснули наружу самое худшее — злобу, подозрительность, агрессивность, пещерный национализм.
Пустившийся в свободное плавание корабль грузинской государственности быстро получил такие пробоины, что начал черпать бортами воду. Конфликты с абхазами и осетинами, политики оголтелого фашиствующего националистического толка или
Аверин по делу съездил в поселок в десяти километрах от Тбилиси. То, что он увидел там, повергло его в шок. Простому человеку добраться туда практически невозможно — бензин стоил безумно дорого, автобусы не ходили, так что крестьяне были предоставлены сами себе, живя как бы в натуральном хозяйстве. О том, что творится в большом мире, они знали приблизительно, поскольку электричество давно выключилось и телевизоры, радио не функционировали, зато иногда из города наведывались шайки на бронетранспортерах, как продотряды, выметали все запасы продовольствия, до которых могли дотянуться. Пенсионеры получали по пять-шесть долларов в месяц, не многим больше зарабатывали рабочие и служащие. Люди начинали умирать от голода.
Из Грузии потекли беженцы. Оставшиеся без крова люди из Цхинвали и из Сухуми покидали земли предков, оглядываясь на сожженные, разрушенные артобстрелами дома. Куда податься? В родной стране их не ждали. Оставалась Россия. Тяготели они к Москве. Русские беженцы расселялись в медвежьих краях. Националы, поддерживаемые финансовой мощью своих общин, имевших, как правило, разветвленные коррупционные связи, обосновывались в столице. И многие из них начинали делать деньги. А самый лучший способ делать деньги — преступление.
Вместе с беженцами двинули в Россию из Грузии воры в законе. К 1994 году их проживало в Москве более пятидесяти. В основном они прибыли из исконно воровских грузинских городов — Кутаиси, Тбилиси. По рангу и влиянию немного ниже их стояли воры из Абхазии и Мингрелии.
Вообще в СССР больше всего воров в законе обитало именно в Грузии. Так получилось, что республика стала в какой-то мере рассадником этой заразы. В России к началу семидесятых годов авторитет воров в законе, их влияние резко упали, возрождение этого исконно российского института началось с Грузии. Этому способствовали некоторые национальные особенности взглядов — издавна абрек, разбойник пользовался там особенным уважением. Снискали уважение и законники. Эта стезя стала популярной, иметь среди знакомых вора в законе считалось за честь. Огромные деньги, которые скапливались в общаках и лично у воров, открывали им дороги к властным структурам, славившимся своей продажностью с дореволюционных времен. Коррупцию там не смог перебороть и даже железный Иосиф, хотя попытки были — после войны терпение его истощилось и он велел выселить в Сибирь без разбора большую часть чиновников. Воры в законе к середине семидесятых годов удачно вписались в систему власти в Грузии. Многие вопросы люди шли решать к ним, а не к официальным властям. Доходило до абсурда: в некоторых районах секретари райкомов — власть высшая и непререкаемая — вызывали на ковер и взгревали за состояние правопорядка в районе начальника милиции и вора в законе. Но то, что в СССР, стабильном государстве, выглядело скорее сбоями в общем порядке, шалостями, приобрело сатанинский размах в свободной Республике Грузия. Получили что хотели — абреков во власти, абреков на улицах. Бандиты, входящие в какие-то полуправительственные формирования, врывались в дома, вытряхивали сундуки и выворачивали карманы, выкидывали на улицах из машин хозяев, реквизировали транспорт на «дело свободы Грузии». Они казались куда страшнее иноземных завоевателей —
В России грузинские преступные группировки действовали достаточно жестко, эффективно. Круг их интересов традиционно был весьма обширен. Они зарекомендовали себя всеядными и делали деньги любыми способами, лишь бы шел доход и преумножалось состояние. Узкая специализация имелась лишь у немногих, например, у сванов, которые избрали полем своей деятельности похищение, заложников с целью выкупа.
В Москве среди опорных грузинских точек оказались такие гостиницы, как «Россия», «Москва», «Академическая», кафе «Гурия», «Локомотив», «У Пиросмани», ресторан «Иверия». Группировки контролировали коммерческие структуры, рынки, палатки, несколько банков — стандартный набор объектов обычных мафиозных сообществ.
Преступный мир никогда не признавал деления на национальности. С обострением межнациональных конфликтов в начале перестройки было принято решение большого сходняка считать национализм в воровской среде за гадское дело и карать вплоть до смерти. И все равно национальные различия ощущались. Среди грузинских воров в законе стали частыми внутренние разборки, связанные с разборками большими, — Грузии с Абхазией, с Южной Осетией.
В Москве грузинские воры приобрели некий странный статус. Тесно связанные с государственными структурами, с органами госбезопасности Грузии, они часто просто представляли интересы своего государства, встречаясь с высшими представителями российской государственной элиты. Такие переговоры больше походили на сговор между шайками. Аверин был убежден, что власть не имеет права идти на переговоры и на раздел сфер влияния с организованной преступностью. А если идет на это, автоматически переходит на их поле игры.
Тандем грузинских властей и воров четко прослеживался в истории с Кэтмо, являвшимся крупным преступным авторитетом и лидером боевой организации «Белый орел». Отличились эти головорезы, преимущественно из уголовников Абхазии, расстрелами заложников, вырезанием целых селений, тем, что топили корабли с людьми. Кстати, еще Гамсахурдиа в бытность свою руководителем Грузии продемонстрировал опыт привлечения уголовников для решения политических проблем. Во время войны в Южной Осетии он объявил амнистию тем, кто согласится воевать на стороне свободной Грузии. Выпущенных из тюрьмы уголовников зачисляли в отряды МВД Грузии. Так что после боевых действий нередко находили трупы людей, у которых к удостоверениям сотрудников МВД прилагались справки об освобождении из колоний. Погуляли они в Осетии хорошо, специализировались больше на стрельбе из-за угла и на карательных акциях против мирных жителей, привнеся ряд своих изобретений, которые пополнили всемирную энциклопедию пыток и казней — например, заваривали людей живьем в трубы. Или тоже живьем варили в котлах — это практиковалось большей частью на русских офицерах, правда, втихую, чтобы никто не узнал. Наши военные, прознав про это, таким «милиционерам» пощады не давали, били жестоко — как и положено обращаться с бешеными псами.
В общем, в Москве грузинские воры пользовались почетом и уважением. Чувствовали себя прекрасно, а главное, до недавнего времени безопасно. Но вот начались отстрелы. Да и Аверин с товарищами тоже решили подорвать это ощущение безопасности, показать его тщетность.
— Ну что? — спросил Аверин шепотом, стоя на лестничной площадке в стороне от двери съемной бандитской хаты.
— Надо входить, — Савельев погладил железную дверь, которую с ходу не взломаешь.
— Предлог?
— А, чего гадать, — Савельев встал перед дверью и нажал на кнопку звонка.
Оперативники прижались к стене, готовясь к броску.
— Кто? — послышался голос.
— Мне Гоги.
— А это кто?
— Григорий я.
— Не знаю такого.
— Да открой, перекинуться словечком надо. Ты что, боишься, да?
Эти слова оказали волшебное действие. Дверь открылась. На пороге возник крупный седоватый грузин — лучший образец породы. Савельев съездил ему по лбу пистолетом, впечатал в стену и ринулся вперед. Шедший за ним оперативник окончательно сшиб встречающего с ног. Ворвались в комнату, ураганом снесли еще двоих.