Скрипка для графини
Шрифт:
В Вене после концерта к ней подошли два немолодых японца и на ломаном французском спросили, не желает ли она посетить их страну и повторить выступление. Она ответила, что не всё от неё зависит, но если позволят, она не против. Беседа длилась несколько минут, в основном о музыке: у неё что-то спрашивали, она отвечала, дежурно улыбаясь... Потом они попросили автограф, поклонились и ушли. Ничего особенного, обычный разговор, но он не ускользнул от глаз чекиста, который не вмешивался, а лишь незримо наблюдал.
Уже на допросах молодой следователь
– О чём вы говорили с японскими разведчиками? Какие сведения передали?
– Да что я могу передать?
– испуганно отвечала она.
– Я ничего не знаю.
– Врёшь! Ты передала листок, что на нём было?
– Моя подпись.
– Снова врёшь!
– он отвесил ей тяжёлую пощёчину.
– Говори правду!
Лиза молчала, всхлипывая от обиды и боли. Молчала не в силу характера, а просто не знала, что сказать. Ни один её ответ не устраивал следователя.
– Брось, - тише говорил он.
– Мы всё о тебе знаем, графиня Верескова. Думала скрыть? Не выйдет!
Допросы были утомительными и болезненными. Лиза хотела лишь одного, чтобы они поскорей прекратились. Она подписала всё, что он неё потребовали. Другого выхода не было.
Профессор Веригин всю оставшуюся жизнь, считал себя виновным в её злоключениях. Она встретила его после освобождения. Это был уже старый и больной человек, осунувшийся и с потухшими глазами.
– Прости меня, дитя, - говорил он, опустив голову.
– Лучше бы я прогнал тебя в тот раз.
– Не вините себя, - успокаивала она его.
– Вы не могли такое предвидеть.
Он рассказывал ей о том, как после того случая их филармонию разогнали и всех допрашивали. Потом, когда всё улеглось, его никуда не брали на работу и он с трудом смог устроиться учителем музыки в обычной школе. Как он пытался забрать её детей, но их ему не отдали. Ему даже не удалось узнать, куда и в какой город их увезли. Лиза слушала его, сохраняя спокойствие. Хотя в душе всё переворачивалось. Сколько неприятностей и сломанных судеб может доставить ничего не значащий разговор.
Дом, в котором после освобождения Лизе дали комнату в коммуналке, по злой иронии находился недалеко от их фамильного особняка на чистых прудах, где располагался строительный трест.
Много лет, ни на минуту не прекращала она поиски детей. Когда её арестовали, Настеньке было пять лет, Алёшке три. Но даже после реабилитации в пятьдесят шестом ей ничего не сказали. Удалось только выяснить, что Настя осталась в Москве, а Алёшку увезли в Ростов. Имя и Фамилию им сменили, и дальнейшие поиски не имели никаких шансов.
– Сколько лет вы провели в заключении?
– спросила женщина, пристально глядя на Лизу.
Лиза подняла голову и встретилась с ней глазами. Она могла бы решить, что женщина читает мысли, если бы она действительно об этом думала. Но воспоминания всколыхнулись где-то глубоко, тупой болью разъедая мозг, тревожить который она не хотела.
– Почему вы так решили?
– Это моя работа.
– Одиннадцать лет лагерей. Вы журналист?
– Лиза вновь осеклась.
– Не отвечайте, знаю, что скажете. Не предполагала, что путник и газетчик - синонимы.
– У вас прямая осанка, - заметила женщина, сглаживая ситуацию.
– Полагаю, вы всегда себя так держите.
– Всегда.
Лиза не лгала. С раннего детства, няня Ирина Никаноровна, легонько постукивала её по спине указкой, приговаривая:
– Осанка у девушки должна быть всегда прямая, не взирая ни на какие обстоятельства, что бы ни происходило. Запомни это как заповедь, как "отче наш".
Слова настолько глубоко врезались в душу Лизы, что она следовала им всё время. Ни лагеря, ни старость, ни болезнь, ничто не смогло заставить её согнуть спину. И сейчас, когда ей стукнуло восемьдесят шесть и жизнь медленно катилась к закату, она продолжала следовать этому правилу.
– А вы почему не едите?
– спросила Лиза, кивнув на нетронутое блюдо.
– Заказали еду, а сами...
Женщина, не моргая, пристально смотрела на неё.
– После перехода сохранится остаточный эффект, - сказала вдруг она тоном, от которого веяло сильной магией и заставляющем замереть.
– Так необходимо, чтобы линии не пересеклись. Слушайте фразу: "Исходные данные не должны быть нарушены". Выбор можете сделать только вы.
Всё ещё пребывая в оцепенении, Лиза на миг опустила голову, а когда подняла, место напротив пустовало. Рядом, улыбаясь, с большим пакетом в руках, стоял официант. Вот, значит, как. Лиза уныло оглядела сервировку. Пожалуй, пенсии не хватит. Но у неё не было иного выхода, как произнести:
– Счёт, пожалуйста.
– Всё оплачено.
– Когда?
– Двое суток назад, когда и был заказан столик.
– Двое суток, говорите, - недоверчиво пробормотала она.
– Но ведь это невозможно? Хотя... чему я удивляюсь.
Официант не уходил.
– Что-нибудь ещё?
– спросила Лиза.
– Я должен выполнить поручение.
С этими словами, он протянул ей пакет.
– Что там?
– Подарок ко дню вашего рождения.
Лиза на миг закрыла глаза. Совсем забыла, что сегодня тринадцатое сентября, день её рождения! Заглянув внутрь пакета, она обомлела. Леденящий холод пронзил тело до костей. Перед ней лежал знакомый футляр! Неужели? И действительно, в футляре оказалась её скрипка.
– Как она к вам попала?
– Дрогнувшим голосом спросила Лиза, не глядя на официанта.
– Передала дама, заказавшая столик.
У Лизы зашумело в голове. Что это? Бред, сон, наваждение? Или она сошла с ума и всё происходящее лишь галлюцинации? Ей рассказывали о таких случаях.
Она провела рукой по струнам. Надо же, те же струны. Без сомнения, это та самая скрипка. Весьма осязаемая. Лизе понадобилось немного времени для того, чтобы прийти в себя.
Чувствуя присутствие официанта, она спросила: