Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
— А мстили наши солдаты, когда оказались на немецкой земле?
— У большинства из нас такого желания не было. Не знаю, если бы сразу из-под Киева попали в Германию… Хотя встречались отдельные, такие, у кого немцы пожгли дома, уничтожили семьи. Бывало, боевых действий нет, но вдруг загорается дом. Оказывается, кто-то из наших солдат поджег. Спрашиваем: зачем ты это сделал? «Мою хату спалили, — говорит, — спалю и я его…» Но такое случалось редко. На своей территории немцы, в том числе и мужчины, чувствовали себя среди нас спокойно. Не прятались, ходили по расположению наших частей открыто. Если немец не одет в военную форму, то на него мы уже не обращали никакого внимания. А один подлый случай запомнился
— Что такое «драп-марш» 1941 года?
— Мы уже не отступали, а бежали. Как вечер, так команда: окопаться и ни шагу назад! В течение дня выясняется, что немцы обошли нас и справа, и слева, что мы у них уже в тылу. Поэтому вечером команда: поднимайся!.. И так все дни. Командир 4-й роты, фамилию его не помню, всегда первый поднимал свою роту: «А ну, ребята, кто здоров ногами… Нам они еще пригодятся». За этой ротой поднимались и другие. Бежали в сторону Козятина. За ночь пробегали по 40–50 километров. Утром вошли в Козятин. На станции эшелонами все пути забиты. В основном с эвакуированными из западных областей евреями и семьями офицеров. Появляются немецкие двухмоторные «долбачи». Прилетали всегда почему-то по 33 самолета. На бомбежку заходили тройками.
Страшно, что творилось. Солдат знает, что при бомбежке надо упасть и лежать, а гражданские вскакивают и бегут. А их осколками сечет. Они в основном и гибли. Куда не посмотришь, везде трупы и кричащие раненые. От сильного запаха крови многих выворачивало. К запаху крови примешивалась вонь блевотины. Дороги были забиты беженцами. Люди шли со своим скарбом, гнали коров, свиней, даже гусей. Войска шли по обочинам. Урожай немцам, конечно, не достался — поля были вытоптаны. Уходили не каждый сам по себе, а колхозами. И распоряжения такие были: все, что можно забрать с собой, забрать, остальное уничтожить. Колхозные амбары и хлебные поля поджигались. А ведь не все могли уйти. Те, кто оставался, в том числе и партизаны, были обречены на голод.
Через Днепр переправлялись в районе Ржищева. Катер буксировал паром. Когда подошла очередь нашего батальона, заходят немецкие самолеты. Бомба попала в катер, и он затонул. Мы загрузились на паром и веслами перегребли на левый берег. Я потом нашел лодку, с которой, как рыбак, управляться умел, и сделал еще два рейса на правый берег, переправил наших ребят, кто не попал на паром. Мы тогда часто спрашивали у командиров: почему так далеко отступаем, зачем уходим за Днепр? Они не знали, что ответить. А потом политруки получили циркуляр объяснять так: надо выровнять линию фронта. Любой малограмотный солдат понимал, что это чушь. Если будем так выравнивать фронт, как от границы выравниваем, до Урала без остановки добежим.
«27 ноября вот и столица Украины гордость Украины и Музей предков вот на горе стоит разрушеная Лавра которая стояла около двух тысяч лет Пираты немцы уничтожылы все. Здесь я встречаю знакомых ребят 549-го саперного с которымы столько прослужыл Только жаль что не увидел своего земляка Мишку С. Видел медсестру Надю с которой много время провел в скучные отступательные бои. Сейчас мы идем по Киеву и снег з дождем не дает ходу все мокрые уставшые ногы не подымет Переходим Подолье и идем на Куринавку где и розквартировалис Сейчас сушим портянкы Хозяйка молодая но сейчас не до нее посмотрю дальше»
— Интересно, как в нашем батальоне появилась Надя. Перед самым началом войны она приехала в Ожени к своему мужу, который командовал у нас саперным взводом. Его убило в первом же бою, и Надя пожелала остаться в нашем батальоне медсестрой. Потом таких, как она, стало появляться много. Добровольно оставались жены погибших командиров, к ним присоединялись другие женщины, кто потерял своих близких, не успел эвакуироваться… Набралось столько, что была сформирована отдельная женская саперная рота. Так же, как и мы, они работали кирками и лопатами.
«28, 29, 30 ноября Ходим строим нары Заделываем окна в казарме где должны скоро перейти Немцы когда отступали все изгадили и нам прыходится все налажывать С хозяйкой отношения наладил и стараюсь в свободное время прорватся на квартиру Жыву не плохо»
— Немцы умели не только жечь и взрывать, но и просто гадить, как паршивые котята. В казармах, построенных еще в николаевские времена, они повыбивали все окна, переломали мебель, в комнатах и коридорах все загажено.
«2 декабря Переходим в казармы и прощай теплая ласка хозяйки Зои Под боками опять скрепять нары А утром подем физзарядка и становись на занятия А вечером поверка прогулка и отбой 10–30 Один раз был у Зои но за это прышлось мыть полы целую ноч»
— О том, как проходили занятия, скажем, по тактике, можно рассказать на примере одного эпизода. Занимались мы на брюквенном поле. Кстати, немцы сажали брюкву для того, чтобы кормить наших военнопленных. Команда руководителя занятий по тактике: «А ну, хлопцы, бегом на ту гору и обратно!» А все остальное, мол, сами постигните на фронте. И постигали. Только дорогой ценой. Своими жизнями за эту науку платили. Если пуля засвистела, значит, ее не бойся, не кланяйся ей, она уже пролетела. И снаряд так же. Когда далеко летит, звук похожий на клокотание. А как «ти-у-у-у», то сразу пластайся, он упадет где-то тут. Это много значило. Если вовремя не упал на пузо — не убьет, так ранит.
«9 декабря Зачеты и выпуск. Мне прысвоили звания сержанта Ребят всех забрали на передовую а меня и моего друга Ляха оставили учить молодые кадры Простились с ребятами грустный день был хотя и был полковой оркестр ребята все танцевали а я и Лях были не в себе что остаемся с далдоном старшыной Кабыкой»
— Кабыка — не единственный в своем роде зверь-старшина. Это был тип тылового старшины. Причем среди них почему-то чаще всего встречались украинцы. Если в роте старшина украинец, то там всегда устанавливалась жестокая дисциплина. Я таких встречал много. Они всегда лезут не в свое дело, считая себя первыми наставниками и учителями. Стремились доказать свою незаменимость на этом месте. Кабыка готов был на любую жестокость по отношению к солдату, лишь бы его на передовую не послали. Такие были патриоты… Провести ночь с половой тряпкой за какую-нибудь чепуховую провинность — это у Кабыки было самое мягкое наказание. А так запросто по морде можно было получить.
Били солдат тогда часто. Особенно на передке. Там другого наказания не могли придумать. Видел однажды, как командир танкового полка так залепил одному танкисту, что тот потерял сознание. Зачем, спрашивается, командиру танкового полка носить за голенищем сапога казацкую нагайку? Били арапником. Помню, был такой случай. Разведчики бросили на перекрестке без присмотра свою машину, а в это время туда выскакивает на танке командир нашей 1-й танковой бригады Горелов: «Чья машина? Кто старший?» Нашли младшего лейтенанта. Он, как положено по уставу, стал докладывать комбригу, а Горелов, не слушая его, достает нагайку и давай хлестать младшего лейтенанта. Тут бегут разведчики: «Хлопцы, нашего командира бьют». Тр-р-р… Короткая очередь из автомата — и нет Горелова. Разведчиков было человек тридцать… Тогда так и не дознались, кто стрелял. Младшего лейтенанта и нескольких человек из этой группы расстреляли. Это было на 1-м Белорусском фронте, в Германии.