Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
Через неделю, в середине сентября 1944 года, вся группа под моим руководством выехала на первую такую экскурсию в Бреслау и Дрезден. В помощники мне выделили Краузе и Замотаева. Это была ознакомительная поездка, которая преследовала чисто пропагандистские цели и должна была воздействовать на ребят. Краузе старался обратить особое внимание ребят на красоту мест, чистоту и строгий порядок, отличное состояние дорог и строений, сравнивая все увиденное с тем, что ребята видели в Советском Союзе. Под Дрезденом мы посмотрели кулацкие хозяйства, в самом городе побывали в зоопарке, кино, посещали ресторанчики, где подростков вволю угощали пивом. Затем была организована прогулка на пароходе и в горы.
Вечером я старался познакомиться с моими подопечными. Я быстро узнал, что группа на 90 процентов состоит из детей партизан,
Рассказывая о своем пребывании в партизанах, они оживлялись, выражение их лиц менялось, в глазах угадывалось мстительное благородное торжество. Когда же они говорили о содержании в тюрьмах и концлагерях, то становились вялыми, заторможенными, видно было: скрывают выстраданные муки и бессильную подавленную злобу. Часто у них проявлялись повышенная нервозность и высокий уровень тревожности. Хотя я и разговаривал с ними по-русски, тактично, вежливо и задушевно, было ясно, что их пугали и настораживали мой немецкий мундир и мои вопросы. Глядя на ребят, я лишний раз убеждался в том, как необузданное насилие и гнет жестокой власти немцев делают робким любого храбреца, тем более подростка, сгибают его волю.
В отличие от детдомовских ребят прежнего набора, с которыми в прошлом я часто общался, по интеллекту эти представлялись мне менее развитыми, все они были с невысоким образованием, приземленным мышлением и ориентацией на одну только защитную реакцию выживания. Выжить вопреки всему! Я улавливал в них отсутствие уверенности в себе, настороженную покорность, неумение анализировать и верно оценивать ситуацию. На их психику и характер поведения негативно влияло и то, что они общались в кругу таких же неразвитых, угнетенных сверстников. Особо меня заботила одна проблема: как они воспримут обман, когда узнают, что их взяли из лагеря не в качестве воспитанников, а в качестве исполнителей диверсионных актов? Как поведут себя и будут ли выполнять задания?
Я выбрал момент и поговорил с Ваней, спросив, что думает он о ребятах этой группы.
— Юрий Васильевич, эти ребята не то что наши, детдомовские. У нас была сплоченная дружина — один за всех и все за одного. И радости, и трудности делили вместе с воспитателями. А эти ребята совсем другие. Я знаю, откуда они — в лагере несладко пришлось. Жили-то в звериных условиях… Потому они такие замкнутые, боязливые, каждый сам по себе. И в душе каждого — глубокая тоска и уныние. Они так забиты и подавлены, что не в состоянии здраво размышлять, иногда мне кажется, что все они — недоумки, и в головах у них не мозги, а тараканьи пупки. Ко мне они относятся с опаской, в разговоры вступают неохотно, обращаются заученно: «Господин фельдфебель». А когда я им говорю: какой же я вам господин, я такой же, как вы, — не верят. Как они поведут себя, будут ли выполнять задания немцев? Не знаю, сказать определенно ничего не могу. Надо бы с ними сблизиться, подружиться — тогда и повлиять на них можно будет.
Выслушав Ванины оценки, я сказал:
— Ваня, ты должен понять психологию этих ребят, пережитые ими страдания в мире насилия, выработанную ими в тюрьмах и лагерях защитную реакцию, инстинкт самосохранения от страха и опасностей. Поэтому пока что они видят в тебе лишь надзорного немецкого ставленника и не доверяют тебе. Они еще не освоились, не уразумели свалившиеся на них блага новой жизни — все эти экскурсии, хорошее питание, нормальное человеческое обращение. Сейчас ребята пребывают в некоем нравственном замешательстве, когда их врожденная славянская терпимость, как средство защиты от зла, начинает терять силу и перестает быть мотивом поведения. Они чувствуют себя как бы в двух положениях, в двух мирах: внешнем и внутреннем, их сознание еще угнетено страхом, интеллект в ступоре, да и не развит. Им трудно забыть террор лагерей и тюрем. И все-таки они помнят о Родине, о близких, о партизанской клятве, потому что детство и юность не могут жить только одними несчастливыми воспоминаниями о горе и страданиях. И даже в безотрадности человек, особенно подросток, всегда помнит хорошее и утешается надеждами и грезами.
Наращивать их интеллект, менять их сознание — это длительный процесс, на это нужно время, а у нас с тобой его нет. Поэтому за оставшиеся дни до заброски ребят на задание мы должны вместе обогреть их души и разбудить. В общем, нужно их направить на единственно правильный путь: после заброски отказаться от выполнения задания немцев, прийти к своим, в первую же попавшуюся воинскую часть и все рассказать. Такой и только такой должна стать их дорога домой, к жизни, на Родину. Ваня, пойми, как только они узнают о своем подлинном назначении, у них начнется раздвоение мозгов, тут же последуют размышления, борьба мотивов. Вот тут-то им и нужен будет советчик, поводырь, который направит их на верный путь, всколыхнет их волю к борьбе с фашистской мерзостью, возродит и напомнит им и об их гражданской зрелости, и о патриотическом чувстве к Родине. Но действовать надо умно, тонко, ненавязчиво, постепенно входя в доверие, завоевав авторитет, памятуя о собственной осторожности и безопасности. Вот пока все, что я хотел тебе сказать. Это сейчас наш с тобой долг перед Родиной и Красной Армией. Ты согласен, все понял?
— Юрий Васильевич! Я все понял и во всем согласен. Будем работать сообща, — заверил Ваня.
Через две недели вся группа вернулась в школу, которая теперь размещалась на окраине Лодзи, в местечке Гжув, в бывшем польском кинотеатре. Когда ребята освоились на новом месте и готовились приступить к занятиям, в школу приехал Больц. Собрав их в зале, он спросил:
— Все довольны экскурсией?
Ответом было:
— Все довольны!
— Значит, познакомились с настоящей Германией, посмотрели, как живут немцы? — продолжал Больц. — Вот и вы можете так жить, если, конечно, будете дисциплинированными и беспрекословно станете выполнять наши приказы. Пока же с завтрашнего дня вас начнут обучать военным дисциплинам, чтобы вы смогли выполнить исключительно важное задание. Это задание мы можем доверить только таким, как вы. На вас надеется вся Русская освободительная армия, в которую вы вступили. Да, ждет и надеется на вас. Выполнять задания вы будете не для немцев, а для своей армии, которая воюет против большевиков и их Красной Армии. Поэтому единственный путь к вашей нормальной и богатой жизни сегодня — это помощь Русской освободительной армии, выполнение заданий, которые вам поручат. Вот все, что я хотел вам сказать. Если что-то не ясно, можете задавать вопросы. Спрашивайте.
Кто-то из ребят поднял руку, встал и спросил:
— Господин капитан, объясните, какое задание вы нам поручите? Где и как мы его будем выполнять, все вместе или по отделениям, на фронте аль в тылу?
Больц замешкался, видимо, не готов был к таким вопросам. Он немного подумал, а потом, взвесив все за и против, заговорил о том, о чем он, наверно, пока не хотел подробно говорить.
— Задание будет нетрудное, но важное и ответственное. Вам прикажут вылететь на самолете в тыл Красной Армии, затем на парашюте вас парами высадят вблизи железнодорожных станций. Приземлитесь, замаскируете парашют, по условному сигналу встретитесь со своим напарником, по гудкам паровозов или из расспросов местных жителей узнаете, где станция, и отправитесь туда. Там будут находиться паровозы и бурты или кучи каменного угля, которым заправляются паровозы. Вы подойдете к ним и незаметно подбросите в тендер паровоза или в кучу угля такие же куски угля — мины, которыми вы будете снабжены. А затем уйдете со станции к линии фронта. Перейдете ее и по паролю вернетесь ко мне. Вас будут ждать награды, поощрения и всякие удовольствия. Остальные детали вашего поведения и легенды вы узнаете на занятиях и при дополнительном инструктаже. Есть ли еще вопросы? — спросил Больц.
Вопросов больше не было.
Когда мы вышли, Больц стал объяснять мне, почему заранее сообщил ребятам о характере задания.
— Ты знаешь, — говорил он, — я подумал, что так будет лучше. Пацаны заранее должны все знать, осмыслить, подготовиться и на занятиях лишь предметно усваивать теорию.
Я согласился с Больцем, но, естественно, думал по-своему: такой план даже лучше поможет сагитировать ребят после заброски отказаться от выполнения задания.
На другой день начались занятия по заранее накатанной схеме: топография, подрывное дело, другие дисциплины.