Сквозь сон
Шрифт:
Пристроив его на столешницу и совместив заднюю панель с планкой, я направился к трюмо, наконец-то, собираясь посмотреть на Виклину. Однако я шел медленно. Вроде боялся разочароваться в ней или наоборот…
Но я не разочаровался.
Так как она была очень красивой.
Ее высокий чистый лоб свидетельствовал об уме этой девушки. Уме, благородстве, невинности, а черты самого лица, его форма говорили, что в ней заключено все прекрасное, что отличает лучшую сторону этого мира. Мира красоты и чистоты!
Лицо Виклины формой напоминало сердечко, то самое которое рисуют, чтобы признаться в любви. Поэтому лоб был самим широким, а само лицо степенно сужалось к острому подбородку. Вместе
Словом, она была прекрасна!
И если раньше меня только завлекала, то сейчас, когда я ее увидел, сразила!
И если говорить про искру, пролетающую между людьми, то в моем случае это был тяжеловесный удар в лоб!
Как говорится, сразу и наповал!
И в этот момент…
Мгновение нашей встречи, свидания с Линой мое сердце (выражаясь фигурально) не просто дрогнуло, оно прямо-таки потрескалось, освободившись от каменных оков защищающих его, которые распавшись на части, рухнули вниз, выставив напоказ его трепещущую, нежную сердцевину, тем самым делая меня беззащитным перед чувствами и самой жизнью.
– Ты, очень красивая, Виклина! Лина! Линочка, – прошептал я, и, протянув руку, провел подушечками пальцев по отраженным в зеркальной поверхности ее губам, а потом по темно-синим глазам. – Я бы хотел тебя любить. И, наверно, ради тебя мог бы измениться. Перестал бы быть избалованным эгоистом и бессовестным хамом.
Глава восьмая
В каком-то непривычном беспамятстве я покинул комнату Лины, спустившись по лестнице и сразу выйдя на двор. Забыв о том, что хотел осмотреть кухню, плохо воспринимая бой часов возвестивших, что уже десять часов.
Стало почему-то тяжело дышать, точно от волнения, нахлынувших на меня чувств, в груди расширились легкие, поддавив сердце почти к горлу, а легкий озноб покрыл кожу крупными мурашками.
Я бы понял такое состояние, если б находился в собственном теле. Однако это было тело Виклины и почему оно так отреагировало на испытанное мозгом, мною в мозгу, стало не понятно. Вообще-то в данной ситуации все являлось непонятным.
Та страна, местность, где я нахожусь. Язык на котором говорю. И само мое нынешнее состояние, способное видеть через глаза Лины, управлять ее телом, говорить за нее.
Стало ясно одно для меня. То, что я влюбился в Лину окончательно. Стоило мне только ее коснуться, только на нее взглянуть.
Все эти мысли, рассуждения ярились в моей голове весь срок, что я неторопливо плелся по асфальтной дороге сквозь поселок.
Двухэтажные, сложенные из каменных блоков блекло-желтого цвета с черепичными крышами, стрельчатыми на первом и круглыми на втором этаже окнами, деревянными дверями и даже старинными светильниками, они смотрелись построенными, по одному принципу. А выложенные в шахматном порядке двухцветной плиткой дорожки, пространство земли вокруг него, вплоть до приподнятых бордюров уличного проезда поросшее низкой зеленой травкой (как и возле дома Лины) говорили, что в этом поселке общий такой дизайн или всего-навсего замершая картинка бытия. И только низенький Иван-чай, слегка покачивающий кистями слева от дороги, хоронящийся в зелени растительности придавал данной местности чувство живости, существования.
Впрочем, теплота наполняющегося мощью солнца также застывшего слева от меня, и легкий, чуть обволакивающий лицо, колеблющий белокурые локоны Виклины, ветерок свидетельствовал, что жизнь в этой местности шла своим неспешным ходом. А мятно-сладкий запах поступающий в нос, и, кажется, ощутимый на губах, однозначно, указывал, что спало лишь мое тело, а мозг… личность… душа продолжали бодрствовать.
Таким неторопливым шагом я миновал четыре дома, когда увидел стоящего возле нарисовавшегося впереди пятого, пожилого мужчину. Он замер возле машины, опираясь рукой о капот.
Видимо, в данной стране не одна бабка Лины было фанатом старины. Впрочем, сейчас марка и модель автомобиля соответствовали французскому автопрому. Это я знал наверняка, так как по юности лет, еще тогда, когда не разучился учиться, очень интересовался машинами, даже собирал миниатюрные модельки. В частности данный автомобиль относился к двухдверному кабриолету Пежо 403, который выпускался во Франции в 50—60-е годы двадцатого столетия. Его мягко очерченные линии с визитной карточкой белых бортов шин, стальной оттенок кузова и, одновременно, массивность, все указывало на знакомую с детства модель автомобиля.
– Здравствуй, Лина! – обратился к девушке мужчина, очевидно, зная ее очень хорошо. Потому как после тех слов широко улыбнулся. – Ты, что-то припозднилась сегодня. Земко уже ушел. Да и маглев утрешний на сегодня последний, скорее всего, уже отбыл в город. А Синя тебя, что не стала подвозить? Если хочешь, я тебя довезу, меня ожидают в центре подготовки кадров. Маглев мы, скорей всего, не догоним, но на трамвай до университета ты, определенно, успеешь.
Он сказал так много, что я сразу-то и не сориентировался в его речи, лишь вырвал из нее уже знакомую Синю, возможно, новое имя Земко, и университет.
– Да, – не подумав, ляпнул я и тут же осекся. Понимая, что «да» сейчас прозвучало моим согласием на поездку в город или даже университет.
«А, чё! – произнес я про себя и туго вздохнул, стараясь отвлечь от мыслей про Лину и ее красоту, вновь возвращая привычный мне эгоизм. – Почему бы не развлечься».
Пока я это обдумывал, принимая решения, мне удалось рассмотреть самого мужчину. Он был пожилым, это однозначно. Не высокого, скорее всего, как Лина роста, крепкого сложения, хотя уступал в том Беловуку. Его лицо формой напоминало квадрат, так грубо было вытесано с широким, угловатым подбородком. Крупные черты лица и тут указывали на общий признак данной нации, а именно выступающие скулы, розовую склеру. Впрочем, сама форма миндалевидных глаз утаивала в себе серо-голубые радужки. Небольшой с горбинкой нос, словно списанные с Лины светло-красные одинаковой формы губы, и белокурые, волнистые волосы (в данном случае коротко подстриженные) выдавали в нем очевидного ее родственника.