Сквозь завесу времени (сборник)
Шрифт:
Правда, уже первые полеты к звездам подтвердили предположение древнего ученого Эйнштейна о том, что при движении корабля с равномерно возрастающим ускорением на скоростях, близких к световым, будет проявляться так называемый "парадокс пространства". Оно как бы сокращается в полете. Но даже если на путь будет затрачено всего десять-двенадцать лет, за это время на Земле пройдут столетия. Космонавты, вылетев в Настоящем, вернутся в Будущее.
Это заманчиво и страшно.
Но люди не испугались. На стапелях еще строился импульсный звездолет "Ореол", когда
Десять человек, лучших из лучших своих сыновей, посылала Земля в полет.
До отлета оставалось двадцать дней. Члены экипажа каждый по-своему проводил свободное время. Одни улетели в горы последний раз взглянуть на родные заснеженные вершины, другие забрались в леса или к реке, чтобы в последний раз услышать шелест листьев, ощутить запах травы, увидеть блеск солнечных бликов на зеркальной глади воды, третьи ни на минуту не расставались со своими родными и близкими, друзьями.
И вот настал день старта. Космонавты выстроились перед "Ореолом". Загремели залпы торжественного салюта. Их провожала Земля. Но не было в прощании горести. Матери отворачивались в сторону, смахивая непрошеную слезу. Разве имели они право плакать, когда их сыновей посылала на подвиг сама Земля — величайшая мать всех матерей!
Миллионы людей следили по телевизорам, как космонавты один за другим скрывались в люке космического великана.
Вспышка пламени, оглушительный грохот — и корабль превратился в сверкающую звезду, которая растаяла в небе.
Вначале его связывала с Землей тоненькая ниточка радиоимпульсов, затем оборвалась и она.
Шло время. Каждая минута, проведенная на борту звездолета, для людей Земли превращалась в дни, часы и месяцы, дни-в годы. Умерли люди, проводившие смельчаков в полет, родились новые.
Великая река времени течет, омывая континенты, она стирает целые цивилизации и рождает новые. "Представь себе алмазный куб, грань которого равна ширине Ганга, — говорил древнеиндийский мудрец своему ученику, — раз в тысячелетие прилетает ворон и чистит свой клюв об алмазную грань. Постепенно глыба истачивается. Время, в течение которого вороний клюв изотрет глыбу так, что от нее не останется ни зернышка, — лишь мгновение в вечности".
Но как ни ничтожна человеческая жизнь по сравнению с Вечностью, люди успевают обессмертить ее.
Может быть, поэтому люди ждали возвращения "Ореола".
И когда он приземлился, его встречали.
Из корабля вышли только четверо. Остальные погибли в пути. Но и эти четверо были из другого мира, из мира прошлого.
Молча стояли они и смотрели на Будущее, на незнакомых людей, на изменившийся облик города.
И толпа встречающих тоже молчала. Потому что самые восторженные почести не могли бы заменить космонавтам их Прошлого. Все понимали, что как ни прекрасен их мир, он все же чужд и странен людям, прибывшим из Времени.
И никто не удивился, когда четыре старика в голубых костюмах тяжелой походкой людей, привыкших к невесомости, направились к обелиску. Они несколько минут молча стояли перед ним, опустив головы, и никто не посмел нарушить этого молчания, потому что все понимали, что обелиск единственная веха, связывающая космонавтов с привычным утерянным миром.
А потом самый старший из них, тот самый, что сейчас сидит на камне, положил на мемориальную доску букетик тайлантов. За ним и его товарищи положили цветы на ту самую мраморную плиту, где были высечены и их имена.
Имена членов экипажа "Ореола"…
…Мне стало стыдно. Все мои несчастья показались мелкими и ничтожными в сравнении с переживаниями старого космонавта. Мне хорошо были видны слова, высеченные на цоколе обелиска: "ЧЕРЕЗ ИСПЫТАНИЯ — К ИСТИНЕ". Только сейчас я до конца понял всю глубину этих слов.
Пройдут века и еще века, но люди по-прежнему будут стремиться к знаниям. Как и раньше, будут уходить в далекие рейсы корабли, чтобы в глубинах Неизвестности разыскать и принести домой, на Землю, драгоценное зерно Истины.
Последний луч солнца скользнул по вершине обелиска и скрылся за горизонтом. Человек в голубом встал и пошел.
Он твердо ступал по разноцветным иллариевым плиткам, которыми была выложена дорожка аллеи.
Когда он поравнялся с нашей скамьей, Ингра бросилась к нему и протянула ветку сирени.
Старый космонавт взял в руки сирень и посмотрел на Ингру и на меня. Встретившись с ним взглядом, я невольно поднялся со скамьи, да так и остался стоять, глядя в его изумительные глаза. В них не было и намека на грусть, был взгляд человека, коснувшегося на страдание. Это Истины.
Он шел молча, прижав ветку сирени к голубому костюму. О чем он думал? Быть может, перед ним в лице двух молодых людей воскресли образы далекого прошлого, или ветка сирени показалась ему символической наградой за трудный жизненный путь? Нам это было неизвестно. А он ничего не сказал.
Я взглянул в сторону обелиска.
Тайланты, лежащие на мраморной доске, светились мягким бледно-голубым светом.
Олег Михайлов
Летающая радуга
— Ты, конечно, о летающей радуге знаешь столько, сколько знают и другие, — обратился к соседу по купе грузный мужчина в форме моряка.
— Разумеется, читал. Но думаю, что вы, Петр Якимович, знаете о ней гораздо больше…
— Да, — задумчиво протянул Петр Якимович. — Одно дело прочитать, другое — самому увидеть. Сейчас о радуге говорят как о классическом примере из антологии таинственных случаев…
Петр Якимович на какое-то мгновение умолк…
В то время я только оторвался от маменькиного подола. Подался в рыбаки. Наш СРТ болтался на ремонте. Вечер. Я как раз заступил на вахту. На корабле, кроме меня, еще двое. Летний ветерок из городского парка доносит звуки оркестра. Я тоскливо поглядываю на берег.