Сладкая месть

Мартин Кэт

— Вон он, — показал Рейн на человека, сидевшего на берегу маленького спокойного пруда. — Его зовут Томас Кили.

Они вышли из экипажа и по мокрой траве подошли к стройному седому мужчине с длинной кистью в руке.

— Я рад, что ты еще здесь, Томас, — Рейн пожал слегка измазанную краской руку друга.

— Я буду писать здесь всю неделю, — Томас одобрительно посмотрел на Джо. — Очаровательное создание, Рейн. Ты привел ее, чтобы позировать для портрета?

— Для портрета? — переспросила Джо. — Ты хочешь, чтобы он написал

меня?

— Именно так, Томас рисует миниатюры, когда не занят пейзажами, — Рейн подошел к столу и взял в руки медальон в золотой оправе. На нем было тонко прорисовано изящное лицо светловолосой женщины. Оправа была украшена маленькими жемчужинами, а над головой дамы были выложены три бриллиантовые звезды.

— Это эмаль, — пояснил Рейн, — каждая краска накладывается отдельно и прокаливается.

Он протянул Джо это ювелирное украшение на тонкой золотой цепочке.

— Красивая.

— Хочешь, Томас напишет и твой портрет?

Она снова посмотрела на медальон.

— Мне было бы приятнее иметь твой портрет. При этих словах Рейн рассмеялся.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я едва ли могу себе представить, что скажет Хэркурт, узнав об этом.

Джоселин тоже рассмеялась.

— Боюсь, ты прав, но все-таки…

Ее взгляд скользнул по воде, потом Джо посмотрела на мольберт и увидела почти завершенный пейзаж — пруд.

— Как ты думаешь, а не мог бы мистер Кили нарисовать для медальона этот пруд? Здесь так красиво.

Рейн взглянул на художника.

— Томас?

Седой мужчина улыбнулся, кивнул, одобрительно глядя на них.

— Меня об этом никогда не просили, но думаю, что справлюсь. И еще мне кажется, мой друг, что женщина рядом с тобой — не такая, как все.

Красивое лицо Рейна смягчилось.

— Это меня не удивляет, уверяю тебя. Я уже давно это обнаружил.

При этих словах Джоселин покраснела, всем сердцем молясь, чтобы Рейн говорил искренне. Вскоре они обо всем договорились. Виконт проводил ее в экипаж и приказал отвезти их домой.

Но он остался ненадолго. Александра настойчиво просила брата включиться в круговорот нового Сезона, бывшего уже в самом разгаре, и Рейн больше не мог откладывать.

— Если все пройдет хорошо после того, как ты будешь представлена на вечере у леди Кэмпден, тебя пригласят на все остальные вечера Сезона. Если ты захочешь разъезжать, я составлю тебе компанию, если только хватит времени.

— Я не могу представить себя в подобном положении, но, возможно, со временем…

— К несчастью, я слишком хорошо это представляю. Я только надеюсь, что ты не станешь пренебрегать моим обществом, оказавшись в центре внимания лондонского света.

Это была очевидная лесть, но Джоселин было очень приятно ее слышать, как было приятно и получить медальон, подаренный им через несколько дней.

— Какой он милый, — держа медальон за золотую цепочку, она разглядывала его при свете лампы. — Мистер Кили прекрасно схватил пейзаж, а маленькие бриллианты великолепно смотрятся в облаках. — Она протянула украшение Рейну, пытаясь скрыть слезы. — Помоги мне надеть его, пожалуйста.

Он помог. Красивый медальон был холодным, зато руки Рейна — такими теплыми. А в его глазах горел все тот же жар, жажда, казалось, никогда не покидавшая его, — жажда ее.

— Мне он нравится, Рейн.

Но ты мне нравишься гораздо больше. Эта мысль испугала ее, но это было правдой.

Может быть, это и стало отчасти причиной борьбы, начавшейся на следующий день.

Рейн рано ушел из дому, сказав, что ему надо закончить кое-какие дела. Вернувшись, он послал сказать ей, чтобы она спустилась в его кабинет. Им нужно кое-что обсудить.

Джоселин стало не по себе. Господи, неужели настал тот час, которого она так боялась? Неужели он собирается сообщить ей, что у него другая женщина? Когда она входила в кабинет, руки у нее дрожали, а глаза наполнились готовыми пролиться слезами.

— Ч-что случилось?

Обмахиваясь веером в тон бледно-розовому батистовому платью, Джоселин вошла в эту очень мужскую комнату, обитую деревянными панелями.

Рейн поднял глаза от «Монинг кроникл», отложил газету в сторону, потом отодвинул стул, обошел вокруг стола и взял Джо за руки.

— Давай присядем.

Он был одет с безупречным вкусом в темно-бордовый фрак и светло-серые панталоны, белый пикейный жилет и галстук.

— Рейн, что случилось? Что-то не так?

— Все хорошо, дорогая. Просто я только что говорил с Уильямом Дорсетом, моим управляющим в Мардене. Сегодня утром мы виделись в офисе моего поверенного.

— Я не понимаю.

Он подвел ее к обитой кожей софе, усадил и опустился рядом.

— Уильям служит семье Гэрриков уже двадцать лет. Он был в Мардене, когда приезжал твой отец. Он знал о том, что сэр Генри ездил в Стоунли к моему отцу. И он рассказал мне, что же тогда произошло.

У Джоселин пересохло в горле. Ей не хотелось думать о прошлом. Она была так счастлива, так невероятно счастлива. Она не хотела, чтобы память об ее отце встала между ними.

Но все-таки какая-то часть ее не могла покончить с прошлым.

— И что же он рассказал?

Рейн пошевелился, его посадка выдавала неловкость.

— Попытайся вспомнить, как ты тогда смотрела на вещи. Ты была совсем девочкой. Твой отец казался тебе героем — всем так кажется. Но совершенных людей нет, и сэр Генри не был совершенством.

— Я тебя не понимаю.

— Уильям говорит, что большую часть своих бед твой отец навлек на себя сам. Он говорит, что сэр Генри начал пить до того, как лишился учеников. Что он запил после смерти твоей матери. Уильям говорит, что с годами его алкоголизм усилился, потому-то ученики и перестали к нему приходить, потому-то у него не было денег для того, чтобы оплатить дом.