Сладкая мука любви
Шрифт:
– А потом я провожу вас домой, мисс Маллой, – поддразнил Такер.
– Мисс Маллой? – повторила Эмма в изумлении. – Мисс?
Такеру потребовалась вся его выдержка, чтобы не схватить ее в объятия и не затискать, как ребенок тискает пушистого котенка. Она понятия не имела, какой милой казалась, когда бывала искренне удивлена. А теперь, с рассыпавшимися по плечам черными волосами, с распахнутыми, затуманенными недавним сном глазами, она была само очарование. Ему хотелось зарыться пальцами в каскад блестящих густых прядей, хотелось отбросить одеяло и прямо сейчас овладеть ею.
Он напомнил себе, что в долгу у Эммы, и сумел сохранить самообладание. Физическое влечение к красивой женщине он находил совершенно естественным, его еще никогда не приходилось так жестоко подавлять, и это само по себе было мучительно.
И потом, если бы она была просто красивой женщиной! Она была одновременно врагом и защитницей, она была всем сразу.
– Боюсь, Гарретсон, от тебя я не перенесу галантности, – сказала Эмма. – Я начинаю подозревать, что за этим грубым и холодным фасадом таится настоящий джентльмен.
– Черт побери, Маллой, фасад, может, и груб, но уж никак не холоден!
Такер говорил легко, но взгляд его оставался напряженным, он касался обнаженной кожи, как невидимые ласкающие пальцы. Внезапно девушке захотелось потянуться к нему, обнять за шею и ощутить вкус разбитых, припухших губ.
Но если бы это случилось, если бы она позволила себе забыться до такой степени, она бы погибла.
Почему, ну почему он должен был стать таким… таким влекущим? Даже теперь, со всеми своими синяками, кровоподтеками и запекшимися рубцами, он оставался на редкость привлекательным.
«Привлекательным? Почему бы тебе не быть откровенной хотя бы с собой, Эмма Маллой? Он великолепен! К нему влечет даже тогда, когда он просто сидит и смотрит не прикасаясь!»
Не в силах больше бороться с собой, Эмма села на нарах и сделала попытку спрыгнуть с них, но Такер поймал ее за руку. Одеяло соскользнуло на пол. Эмма замерла.
– Послушай, – медленно произнес Такер, не отводя взгляда от ее руки, – есть два пути. Бороться с собой и мучиться или позволить этому случиться. Позволить только однажды – и забыть.
– О чем ты?
Но, едва успев выговорить это, она поняла. Две пары глаз: синие, как небо, и бирюзовые, как океанские волны, – встретились и тотчас разошлись в стороны.
– О нас с тобой, Маллой. О том, что с нами происходит. Нет смысла притворяться хотя бы друг перед другом. Это происходит с тех самых пор, когда мы были подростками, с того дня, когда я на руках нес тебя домой.
Эмма попыталась вырваться.
– Сколько можно лгать? – продолжал Такер. – Мы выросли, Маллой. Теперь ты женщина, а я мужчина. Мы оба знаем, чего хотим.
– Я знаю только, что тебя пинали еще и в голову! И повредили мозги! Это нелепо…
– Вот именно, это нелепо! – резко перебил Такер.
Продолжая удерживать Эмму, другой рукой он приподнял ее лицо за подбородок, и на этот раз взгляды скрестились в безмолвном поединке.
– Это черт знает как нелепо, – повторил Такер и начал наклоняться.
Боже милостивый, да он собирается ее поцеловать!
– Нет, не делай этого! – Девушка резко отдернулась. Голос ее был полон отчаянной мольбы. Именно мольба заставила Такера помедлить. Он был возбужден и словно горел в огне, сохраняя рассудок лишь усилием воли.
– Назови хоть одну причину, по которой я не должен этого делать, Маллой.
– Ты отравил наш скот!
– Глупости.
– Почему же сегодня ты оказался на нашей земле? Один Бог знает, что еще ты собирался сделать…
– Ноги моей не было на вашей земле! Этот подонок Слейд и его люди напали на меня на нашей земле! Думаешь, почему я оказался в их руках? На своей земле я не опасался засады. Они меня подстерегли, связали и приволокли на вашу сторону, чтобы все выглядело «по закону»!
– Нет! – Ее охватил ужас. Такер молчал, не сводя с нее глаз.
Эмма схватилась за горло, словно услышанное душило ее. Она знала, что Такер сказал правду, что именно так все и было. Это хорошо вязалось с подлой натурой Курта Слейда. Девушка скользнула взглядом по красивому суровому лицу своего врага. Оно казалось таким чеканным, словно и впрямь было скроено из материала, куда более грубого и неуступчивого, чем плоть, но взгляд был мягким, ищущим.
Что он хотел увидеть в ее глазах? Может быть, пытался заглянуть в ее душу, узнать, что она чувствует?
О, она чувствовала слишком многое, слишком!
– Это отвратительно! – прошептала она, испытывая вину за людей, работавших на нее. – Прости!
Такер заметил слезы у нее на глазах. Эмма Маллой тяжело переживала эту историю. Только потому, что стыдилась за своих людей? Или потому, что сочувствовала ему?
Так или иначе, он желал ее – желал до боли. Она была такой разной, такой непредсказуемой! Она умела быть резкой и даже грубоватой, не боялась испытаний и лицом к лицу встречала опасность. И еще она была великодушной, и в конечном счете сердце ее было мягче утиного пуха. Так и хотелось схватить ее в объятия и убедиться, что она так же нежна и трепетна, как ее сердце.
Желать ее было для него погибелью. Это мучило сильнее, чем ушибы и ранки, нанесенные накануне. Все тело Такера ныло не от боли, а от потребности прижать ее к груди, узнать ее запах, ее вкус, познать ее, как это возможно между мужчиной и женщиной.
– Маллой… – он помедлил, – давай покончим с этим. Мы хотим друг друга.
– Только не я!
– Зачем ты лжешь?
Взгляд его был так настойчив, что казалось, он может расплавить, как солнечный луч весной плавит лед. Эмма отпрянула. Как ни странно, Такер не препятствовал, и она воспользовалась этим, чтобы, отталкиваясь ногами, подвинуться в сторону, подальше от него.