Сладкий привкус яда
Шрифт:
Она раскрыла ладонь, показывая мне голубую упаковку.
– Ты предлагаешь его всем, у кого болит голова? – поинтересовался я.
– Нет, не всем.
Нравился мне ее массирующий взгляд! Люди с таким взглядом отвечают на вопросы быстро и честно.
– Наверное, Родиону предлагала? – наобум спросил я.
– Конечно.
У меня внутри все похолодело.
– А Столешко?!
– И ему тоже.
Я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Татьяна не могла не заметить ужаса в моих глазах, и на ее лицо, как на мое искаженное отражение, упала тень.
– Что ты на меня так смотришь? – дрогнувшим голосом произнесла она.
«Одно из двух, – подумал я, – или она не знала, что творила своим аэровитом, или же разыгрывает спектакль похлеще нашего».
– Ты сама их пробовала? – произнес я. – Ты уверена, что это действительно аэровит, а не какой-нибудь мышьяк?
Я здорово испугался, не скрою. И Татьяна сдрейфила, причем вполне правдоподобно. Она немедля поднесла коробочку к глазам, прочитала на ней все, что можно было прочитать, затем вытряхнула оттуда желтую таблетку и отправила ее в рот. Когда распробовала вкус пилюли, хлынули эмоции.
– Я принимаю их по три раза в день! – рассерженно крикнула она и даже замахнулась на меня кулаком. – Что ты страху наводишь, как истеричка в самолете?
У меня отлегло от сердца. Я вытер взмокший лоб, выхватил коробочку из рук Татьяны и затолкал ее себе в карман.
– Господин Ворохтин! Вас просит инспектор.
У входа в палатку высилась фигура Креспи. Я посмотрел на покрытую инеем седую бородку, потрескавшиеся губы, широкие скулы, туго обтянутые задубевшей на солнце и ледяном ветру коричневой кожей. Второй месяц Креспи топтал гималайский снег и дышал разреженным воздухом. На его месте я бы давно сошел с ума от такого счастья. Наверное, ему очень нужны были деньги, нужны до такой степени, что он ни в грош не ставил свои здоровье и силы, продав их итальянскому «Треккингу».
– И вас, госпожа Прокина, тоже, – добавил он, посмотрев на девушку.
Глава 7
НЕ УДЕРЖАЛАСЬ НА УШАХ ЛАПША
Во всей этой безумной и дорогостоящей затее с фильмом я выполнял отнюдь не игровую роль. Родион определил меня своим основным напарником по альпинистской связке. Я должен был страховать его во время съемок на самых опасных участках. А по совместительству исполнял обязанности «огнетушителя» при капризном и взрывоопасном миллионере, где добрым словом, а где кулаком отгоняя от него мошенников, попрошаек, поклонниц и прочих носителей ненужных проблем. Так я и объяснил инспектору смысл своей фигуры в этой истории.
Он слушал меня не перебивая. Некоторым нравятся такие слушатели. Я же их не переносил. Если я долго говорил, а меня все это время слушали молча, то я начинал подозревать собеседника в глухоте или слабоумии, что не позволяло ему полноценно воспринимать мои мысли. Я привык чувствовать контакт и нормально относился к спору, даже если он заканчивался кулачными разборками. Истина всегда рождается в муках.
Татьяна сидела у радиостанции в складном кресле, не выпуская из руки стальной чашки с горячим чаем. Пар, клубящийся из чашки, сдувало настырным сквозняком, несмотря на двойную стенку из ткани «рипстоп». Я все время уводил глаза в сторону, чтобы не поранить свои нервы о ее взгляд. Креспи, опершись руками о стол, несколько мгновений смотрел на свежий номер «Непал таймс», который инспектор привез вместе с почтой. В заметке о Родионе, помещенной на первой полосе, кто-то прожег спичкой дырку, а рядом посадил жирное пятно, но я сумел прочитать весь текст: «Сумасшедший русский Родион Орлов, сын известного и весьма состоятельного художника-реалиста Святослава Орлова, примкнул к гималайской экспедиции, возглавляемой американцем Гарри Креспи, и намерен совершить сольное восхождение на сложнейший восьмитысячник Гималаев, прозванный клаймберами Ледовой Плахой, а также пройти самые „смертельные“ скальные маршруты мира…»
Пора было переходить к самому главному – моим злоключениям в третьем высотном лагере, но мне не удавалось поймать искру любопытства в глазах инспектора, и я замолчал. От моего молчания инспектор оживился и, склонив голову набок, спросил:
– И что же было дальше?
Это был первый вопрос, который он задал. Я терзал пальцами щеку, покрытую жесткой щетиной. Как только мы высадились на ледник, я забыл о бритье. У меня был с собой и станок, и баллончик с пеной, можно было каждое утро приводить себя в порядок, но я не делал этого, следуя альпинистской традиции.
Креспи нервным рывком сорвал приколотую к стенке карту Ледовой Плахи, точнее, крупный аэрофотоснимок, сделанный в таком ракурсе, что отчетливо были видны все гребни, лавинные желоба, полки и кулуары горы-убийцы. Красным пунктиром были обозначены маршруты, треугольниками – промежуточные лагеря. На вершине красовался флажок, похожий на топор.
– Когда они последний раз выходили на связь? – спросил инспектор, искоса взглянув на карту.
– Позавчера около семи утра я разговаривала со Столешко, – за Креспи ответила Татьяна. – Они готовились выходить из третьего лагеря на стену.
Я только зубами скрипнул и покосился на девушку. Вот же выскочка! Кто ее спрашивает, черт возьми! Она, безусловно, обладала привлекательным лицом, которое еще не успело испортить безжалостное солнце, но злость всегда делала меня безразличным к красоте.
– А Родион с вами не говорил? – спросил инспектор, не поднимая головы.
– Нет. Но я слышала его на дальнем фоне. Он пел.
Голос Татьяны, как у большинства альпинистов-высотников, был немного хриплым, простуженным. В другой ситуации я непременно посоветовал бы ей боржоми с молоком. Но сейчас осведомленность Татьяны выводила меня из себя, и я думал о том, как бы выпроводить ее из палатки.
– Пел? – насмешливо переспросил я и мельком взглянул на Креспи, желая убедиться, что руководитель разделяет мой скептицизм. – Он пел на высоте двадцати тысяч футов? После ночевки при температуре минус тридцать? Бред какой-то!
Бледные из-за защитной помады губы девушки были полуоткрыты и слегка вытянуты вперед, словно она в ответ на мою колкость намеревалась поцеловать воздух; ее светлые глаза отражали едкую голубизну неба, а несколько вздернутый кверху веснушчатый нос придавал ей дерзкий и упрямый вид.
– Это не бред, – спокойно ответила она. – Я отчетливо слышала, как Родион пел. И еще я хочу напомнить тебе о том, что в горах в период адаптации у некоторых людей заметно снижается интеллект. Если высота пять тысяч, то на пятьдесят процентов. Если семь – то на семьдесят. Сейчас мы находимся на высоте пять с половиной тысяч метров. Делай выводы.
Может быть, у меня в самом деле понизился интеллект, так как я не сразу понял, для чего Татьяна озвучила эту статистику. Мне казалось, что в левый висок вбивают раскаленный гвоздь. «Анальгин не поможет, – думал я. – Надо убедить инспектора в своей правоте, склонить его на мою сторону. Иначе вся эта свора сожрет меня».