Слава России
Шрифт:
Вот, только с годами стало что-то точить княгинино сердце. Память горящего Коростеня томила ее. Словно какой-то неведомый голос шептал ей, что превысила она меру мести и жестокосердия… В ту пору все чаще стали наезжать в Киев гости из далекой Византии. Некоторые киевляне обращались в их веру, становились прихожанами их церкви, выстроенной еще убитыми Олегом Аскольдом и Диром. Греческие проповедники рассказывали, что их веру на брега Днепра впервые принес еще столетия назад первый апостол их Бога по имени Андрей.
Чудны были греческие проповеди… Чудны были сами греки. Чудны и богаты. Такой роскоши не видала Ольга ни у славян, ни у варягов! Частым гостем
– Что, осудил бы меня твой Бог за жестокость мою?
– Мой Бог не осуждает сокрушающихся и обращающихся к нему сердцем, но изглаживает их грехи со скрижалей судных, чтобы могли они войти вслед Ему в вечную радость.
Хорошо, утешно говорил Григорий. И утешно пели в храме греческом, куда однажды втайне пришла Ольга. Но не должно княгине следовать одному лишь голосу сердца. Должно голос тот проверять очами и разумом.
Тогда-то и собралась Ольга в самое дальнее свое путешествие. Вместе с братом Олегом, попом Григорием и большою свитою пустилась она через Понт Аксинский 2 к брегам неведомой Византии. Подобно тому, как некогда девочка Прекраса стремилась достичь на своей ладье дивного Ирия, так теперь стремилась к Царьграду могущественная княгиня руссов…
2
Черное море
Царьград встретил гостей настороженно. Здесь слишком свежа была память славянских набегов, а потому новоприбывшим долго не позволяли сойти на берег – покуда не проверили все и всех находившихся на русских судах и не удостоверились в мирных намерениях путешественников.
Сама греческая столица потрясла Ольгу. Белые двух или трехэтажные дома с крытыми железом крышами и полукруглыми окнами, вымощенные белым мрамором и полудрагоценными камнями полы, стены, украшенные дивными мозаиками и росписями!.. Мебель из слоновой кости, украшенная золотом и драгоценными камнями… Перешептывались в свите княгини восторженно:
– Экое диво! Экое богатство!
Но Ольга не показывала своего восхищения, и без того приметила она, с каким надменным самодовольством посматривают на славянских «варваров» византийцы. Это превосходство хозяев ощущалось во всем. Даже в церемонии приветствия Императора, во время которой русская княгиня принуждена была стоять в ряду византийской знати. Ей разрешалось лишь приветствовать Василевса одним кивком головы, тогда как его подданные простирались ниц при его появлении.
Впрочем, вне пышных церемоний, столь обширных, что самому венценосцу пришлось писать о них книгу, дабы потомки ничего не перепутали, Император Константин оказался человеком весьма замечательным. В долгие часы общения он выучил русскую гостью игре в шахматы и поведал ей немало диковинного. Правитель величайшего на свете царства, он сам писал историю его и более бранного дела почитал книгу… А еще, как и все греки, обожал ипподром. Знатные люди Византии и даже сами Василевсы специально разводили лошадей для этих соревнований, которыми неизменно сопровождались все торжества. Вход на ипподром был свободен, и посетители делились на две или три противоборствующие партии, одетые в наряды разных цветов. Василевс и его приближенные наблюдали зрелище с высокой кафисмы 3 .
3
Императорская ложа
Ипподром произвел на Ольгу сильное впечатление, но ничто не могло сравниться с восторгом, который испытала она, ступив по своды храма Святой Софии. Ничего более великого и прекрасного не видела в своей жизни русская княгиня! Огромность храма, чудесная красота и богатство его отделки – все приводило душу в неизъяснимое восхищение. Велик должен быть Бог, обитающий в столь великом чертоге! – мелькнула в голове восторженная мысль. И что такое все перуновы капища подле этого дива… А сам Перун – подле греческого Бога?
– Ваш Перун сделан из дерева вашими руками, а наш Господь вездесущ и создал всех нас, – говорил поп Григорий.
Однажды во время игры в шахматы Константин сделал Ольге предложение стать его женой. Мудрая и красивая русская княгиня, славная делами своими далеко за пределами своей отчины, завоевала византийского Императора без меча и огня… Велика была предложенная честь стать владычицей великой Империи, и сам Василевс был приятен сердцу Ольги, но не должно русской княгине оставлять своей отчины в пользу чужой. Как ни прекрасна была Византия, а уже стремилась душа домой. Что-то там без нее? Пора, пора завершать дивное гощевание… В гостях хорошо, а дома лучше.
Все же не хотелось обидеть отказом Императора…
– Стану я женой тебе, будь по-твоему. Но не должно христианскому правителю брать в жены язычницу. Станешь ли восприемником моим от купели крестильной?
Константин с большой радостью согласился исполнить желание будущей жены.
И, вот, еще одна церемония, пышностью своей затмевающая все иные! Сам патриарх крестил русскую княгиню под величественными сводами Святой Софии.
– Благословенна ты в женах русских, ибо оставила тьму и возлюбила Свет. Благословят тебя русские люди во всех грядущих поколениях, от внуков и правнуков до отдаленнейших потомков твоих! – возгласил он.
Крещением смываются все прежние грехи, новокрещенный все что наново родившийся – безгрешен и чист. Так хорошо, так легко стало на душе от этого чувства, и впервые обращалась Ольга с ликующей молитвой к истинному Богу. Теперь уже не Ольгой была она, а Еленой – в честь святой греческой царицы…
– Теперь мы можем венчаться с тобой! – воскликнул Император.
– Как же мы сможем венчаться, если крестному воспрещается Церковью жениться на крестнице, ибо отныне они все равно что близкие родственники? – ответила Ольга-Елена.
Константин пораженно развел руками, но затем улыбнулся:
– О, Ольга! Перехитрила ты даже меня!
«Обновися Русская земля Святым Крестом, его же приняла Ольга, благоверная княгиня», – крест с такой надписью подарил княгине патриарх. Она вернулась в Киев с богослужебными книгами, иконами и богатыми дарами. По возвращении Ольга основала церковь во имя святого Николая на могиле убиенного князя-христианина Аскольда… И лишь одного не сумела добиться она: обратить к Свету возлюбленного сына и удержать его в отчих пределах, столь рачительно возделанных ею. И оттого нет теперь подле нее, старой Ольги, опоры и защитника, и вновь вынуждена она одна противостоять жаждущим поживы супостатам.