Славянская мифология. Словарь справочник

Если вы читаете и говорите по-русски, хотите вы этого или не хотите, чувствуете или нет — вы находитесь в мире славянской культуры. Оказавшись в лесу и услышав голос кукушки, многие ли удержались, чтобы в шутку или всерьез не спросить ее, сколько им осталось жить? Так поступали и наши предки, верившие, что кукушка — воплощение

богини Живы. Прилетая из иного мира, где находятся девы судьбы, кукушка ведает часы рождения и смерти. Про опьяневшего человека говорят, что он «под мухой» — тем самым славяне обозначали его связь с нечистой силой (по поверью, нечистая сила часто превращается в мух). Отрыв от своих корней привел к тому, что многие слова и, соответственно, понятия часто воспринимаются искаженно. Например, слово «кресница», скорее всего, вызовет неверный ассоциативный ряд. Между тем, связано оно с мифом о трех роженицах, являющихся к новорожденному младенцу. Одеты они в белые платья, в руках у них горящие свечи — знамение того светоча, которым возжигается пламя жизни, почему и называют их кресницами (возжигательницами, от слова «крес» — «огонь»).

Настоящий словарь проясняет значения многих устаревших слов и понятий; обращает внимание читателя на изменения в русском языке после прихода христианства на Русь. Смешение языческих и христианских обрядов и праздников нашло отражение в самом языке. В славянском язычестве предугадывались христианские идеи, выразившиеся в языке — у многих племен древних славян главным божеством считался Триглав (или Троян), само имя которого свидетельствует о триединой сущности этого бога. После прихода христианства народное мифотворчество не остановилось. Продолжается оно и в наши дни.

В ряде изданий последних лет по славянской мифологии были предприняты попытки научного описания мифологических персонажей. Однако сухой, академичный стиль изложения ограничивал круг потенциальных читателей. Большая часть этого словаря собрана по крупицам из чрезвычайно насыщенного, живого, образного, но не систематизированного материала трехтомного сочинения известного исследователя и собирателя народного фольклора А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» (М„1886–1889). Можно оспаривать его позицию в части некоторых толкований с точки зрения науки, но нельзя отказать ему в широте поэтических ассоциаций, чутье к народному слову. Недаром эта работа получила высокую оценку А. Блока, С. Есенина, многих других поэтов и писателей. В предлагаемом словаре, по возможности, сохранен афанасьевский яркий, поэтический язык. Книга также дополнена сведениями из опубликованных к настоящему моменту работ по славянской мифологии.

Материал словаря систематизирован по разделам, что способствует лучшему восприятию многочисленных мифологических персонажей. Есть и общий алфавитный указатель, включающий около 1300 терминов. Отдельный раздел посвящен народным обрядам и праздникам. Многие статьи, вошедшие в словарь, подкреплены пословицами, поговорками, цитатами из художественной литературы (от древних рукописей до произведений наших современников), что подчеркивает глубокую связь и преемственность народной культуры и художественной литературы.

Существующая программа по литературе и истории для средней школы содержит темы по славянской мифологии. Однако доступной, популярной литературы, ориентированной на школьников и учителей, в настоящий момент, практически, нет. В этом смысле предлагаемый словарь способен заполнить эту брешь.

Книга будет интересна всем, интересующимся славянской культурой, в том числе и за пределами России.

Вероятно, каждый вынужден согласиться: нам в нашей жизни не хватает чего-то очень существенного, и это существенное осталось где-то в прошлом. Отсюда смутная тяга к предметам и преданьям старины, поверхностный интерес к истории, поспешные и неумелые поиски своих корней, поиски, ни к чему не ведущие, так как нельзя найти ничего, если не знаешь, что ищешь, а главное, не знаешь, как назвать то, что ищешь. Тут не отделаешься неопределенной, расплывчатой, зачастую обманчивой духовностью. Наименование это слишком приблизительное, и своей приблизительностью оно маскирует, может быть, главную беду нашей жизни: утрату истинных наименований. Мы разучились называть вещи их собственными именами, следовательно, мы разучились говорить правду. Между тем было время, когда свод законов на Руси обозначался как «Русская Правда». При этом Правда понималась не как человеческое установление, а как первоначало самого бытия, распространяющееся не только на человека и человечество, но и на всю вселенную. Русская правда восходит к древнеиндийскому представлению о Рите, засвидетельствованному Ведами. Рита — это высший миропорядок, которому подчиняются сами боги. Рите противостоит Анрита, как Правде противостоит Кривда. Анритой или Кривдой представлены извращающие, разрушительные силы, враждебные бытию. В древнеиранской традиции Рите-Правде соответствует Аршта или Арта. Очевидно, Рита и Аршта восходят к единому арийскому прообразу или верованию. Слову «Rita» родственны английское «right» и немецкое «recht». Оба эти слова в современном языке означают «право». Древняя мудрость не представляет себе слова, отдельного от бытия. Что названо, то существует. Право или Правда не есть человеческое установление. Правом руководствуются сами стихии вселенной, с чем вынуждена согласиться и современная наука. Представим себе, что будет, если звезды или даже элементарные частицы сойдут со своих правомерных орбит.

Они начнут сталкиваться и, в конце концов, уничтожат друг друга. Это и есть Кривда, ведущая к небытию. С другой стороны, то, что обладает именем, не может быть лишь голой абстракцией, отвлеченной мыслью. Где имя, там существо. Таким особым существом, действ}тощим лицом мировой драмы является Правда. «Миф есть в словах данная личностная история», — говорит величайший исследователь мифа А.Ф. Лосев (А.Ф. Лосев. Из ранних произведений, Москва, 1990, с.578). Следовательно, Правда есть миф.

Для современного человека такое утверждение равнозначно тому, что правда есть неправда. В его понимании словом «миф» обозначается нечто заведомо вымышленное, пусть даже художественно совершенное, хорошо придуманное, веками принимавшееся на веру, определившее так называемую культуру, но все-таки не существующее. Между тем из определения А.Ф. Лосева явствует, что миф существует, так сказать, не в меньшей, а, может быть, и в большей степени, чем научная истина, которая может устаревать или опровергаться, тогда как миф в определенном смысле не устаревает, хотя роль его или функция в истории меняется. Мифом засвидетельствована личностная сторона бытия, то неповторимое, что есть в бытии. Личность неотделима от лица, это как бы распространение лица на все остальное бытие. С научной точки зрения лицо есть внешность, свойственная всем представителям биологического вида «homo sapiens». Лицо обладает и некоторыми социальными характеристиками, приметами, которые меняются в течение человеческой жизни. Эти приметы поддаются фиксации, изучению, но само по себе лицо из них не возникает. Когда мы узнаем друг друга в лицо, мы узнаем миф отдельной личности. Следовательно, друг для друга мы мифы. Но в лицо можно узнать животное, дерево, камень, облако или звезду. В таком узнавании и кроется миф, для которого существовать значит как бы непрерывно родиться, непрерывно происходить.

Когда мы задумываемся о происхождении чего бы то ни было, мы возвращаемся к мифу, прямо-таки наталкиваемся на него. Миф расположен у истоков бытия. Строго говоря, происхождение любой вещи и есть миф. Как выясняется, пресловутое происхождение человека от обезьяны не более чем наукообразный миф. Любая гипотеза так или иначе граничит с мифом, а в таком случае и миф — вечная гипотеза, остающаяся вечной потому, что она по-своему подтверждается, иначе она была бы отброшена и забыта. В русском языке истина и правда различаются, и это различие во многих отношениях до сих пор определяет духовную жизнь России. Высказывается предположение, будто истина и правда необязательно совпадают и даже иногда противоречат друг другу, что, вообще говоря, сомнительно. Очевидно, правда не может не быть истиной, а истина не может не быть правдой. Истина — то, что есть (ist), но тогда и правда не может быть лишь измышлением или отвлеченной моральной установкой. Значит, правда есть, как истина, а истина, то, что есть, оправдана, как правда. При этом истина и правда не одно и то же. Слова в принципе не могут обозначать одного и того же, иначе слова утратили бы свой смысл, который состоит именно в различии. Правда заверяет не простое наличие, а высшую осмысленность бытия, истина подтверждает бытие правды. Правдой не назовешь простую истину, скажем, «дважды два четыре», но и эта истина не имела бы смысла, не будь она правдива, то есть верна, а не ложна. В мифе единство истины и правды выдвигается на первый план. Правда в известном смысле преобладает в мифе над истиной. О чем бы мы не говорили, мы говорим на языке. Говоря о мифе, мы говорим о языке. Поэтому стоит внимательнее присмотреться к самому слову «язык», не только к тему, что оно значит, но к тому, что оно возвещает.

Слово «язык» окружено другими словами на «я», чрезвычайно существенными и важными для всех говорящих по-русски. Среди этих слов едва ли не первое место занимает слово «явь», обозначающее реальный мир, так что Явь нечто очень близкое Правде, ее мифический синоним. Явь противостоит наваждению, грезе, Маре примерно также, как Правда Кривде. Любопытно отметить, что славянское имя Мара совпадает с древнеиндийским. Бог Мара («убивающий» или «уничтожающий») — главный противник, искуситель Будды. Это божество смерти и одновременно обманчивой, заманчивой любви, что для буддийской традиции одно и то же. Однако аналогия славянского с индийским касается исключительно Мары. Для индийской мудрости, включая буддизм, явь — тоже проявление Мары, его (ее) орудие, наваждение. Мара и Майя (иллюзия, видимость) — не простое созвучие. Это еще вопрос, бывают ли в языке случайные созвучия, которые ничего не значат. Лингвистика различает научную этимологию, объясняющую происхождение слова историческими фактами, и, так называемую, ложную или фантастическую этимологию, выводимую из аналогий, созвучий и сходство между словами. Так, например, напрашивается мысль о родстве между санскритско-славянским словом «Мара» (здесь этимология в известной степени научная) и латинскими словами «amor» (любовь) и «amaras» (горький). Что бы ни сказали лингвисты по этому поводу, созвучие настолько разительно и настолько в духе этих слов, что его нельзя не принять во внимание. Этимология занимается происхождением слов, а, как мы видели, где происхождение, там и миф, и не только этимология впадает в мифологию, но и мифология не что иное как своего рода космическая этимология, ибо, как говорит А.Ф. Лосев, миф есть слово о личности, слово, принадлежащее личности, выражающее и выявляющее личность (там же, с. 579). Но при совпадении славянской Мары с индийским словом и существом тем разительнее противостояние Яви и Мары в славянской традиции. Явь для славянина — полная противоположность наваждению, это сама реальность, причем реальность блага и света. Не случайно так близки славянские слова «явь» и «яр», от которого происходит имя «Ярило». Так звался бог плодородия, грозы и самого солнца, которое тоже ярко. Сближение Яви-Правды со светоносной яркостью скажется в православном рождественском тропаре, где Христос назван Солнцем Правды. Но при этом к тому же звукоряду присоединяется и Яга, злое или, по крайней мере, зловещее существо. Впрочем, Баба-яга не только зла. К «яге» близки такие слова, как «яглый», то есть, тучный, жаркий, плодородный, родственный Яру, и глагол «яглиться», то есть, спориться, удаваться. Баба-яга не только губит, но и приносит удачу. Силы жизни и смерти причудливо сочетаются в ней, переча и способствуя друг другу. И, наконец, во всех этих броских, взрывчатых и созидательных «я» распознается их истинное «я», само о себе заявляющее: я — зык, а язык и есть истинная стихия мифа или пятая стихия, квинтэссенция мира.