Славянский стилет
Шрифт:
– …И вы знаете, Мария Николаевна, вот как тридцать лет стукнуло, все по-другому стало. Совсем по-другому. Я даже не ожидал такой перемены в характере, хотя предупреждали. После тридцати, ну буквально на другой день, за завтраком начинают появляться мысли такой высокой философичности, что даже самому страшно становится за столь жестоко прожитую жизнь! Промелькнуло все, вы не поверите, одним кадром. За тридцать лет – один, ну, пусть два кадра. Вот я в детстве, вот я в школе, вот работа моя тяжелая – и вот сижу завтракаю. Насыщенная, ох, какая насыщенная и богатая событиями жизнь! Для кого предназначены потенции мои? Использованы ли они хоть на одну тысячную долю? Подозреваю, что нет ответа на эти мои вопросы. И более того – не будет, сударыня, не будет. Вам, милая моя, может показаться смешным, но я себя порою ощущаю как механизм: настроенный, для чего-то особенного предназначенный, но маслом смазанный и под вощеной бумагой
– Никакой фальши в звучании? Это любопытно. Вася, а, может быть, вы – рояль? В кустах!
И хохотала до упаду – но, взяв его при этом под руку, чтобы не обиделся, они шли по густой траве в направлении периметра. Ветер гулял среди трав, а в воздухе сновали туда-сюда летающие твари. И видимо их было невидимо. Но у каждой имелась своя дорога, и столкновений не происходило.
– А вы знаете, Мария Николаевна, у нас на работе племянника директора чуть живьем не съели! – меняя тему разговора, сказал Вася.
– Да что вы говорите! – изумилась Маша. – Живьем! Съели?
– Да он повадился на бойне крыс постреливать из духового ружья. Вечером, перед ужином. Ну, чтобы поголовье уменьшилось. Эти хвостастые уже совсем страх потеряли. Ходят по столовой, как по своей норе. Это же непорядок!
Вася нагнулся, сорвал несколько лесных фиалок и галантно вручил Маше. Та взяла цветы – и на мгновение улетела в детство, к матери. Маша маму любила. Та редко проводила с ней время – часто и надолго улетала в другие страны по работе. И даже особенно не ласкала дочурку. Но чувство есть. Или нет. Остальное – каракули на бумаге.
– …И тогда они начали его уже насмерть заедать! А он орет, как ненормальный, руками машет, а толку-то! Этих тварей – с десяток. Зубы – как бритвы, и страха ну совсем никакого нет. Дело уже к смертельному исходу стало подходить, как самая главная крыса, здоровенная, оранжевого цвета, что-то сказала им, ну почти по-нашему, по-русски, – сосед из туалета все видел и слышал. Они все на нее посмотрели, бросили бедолагу, всего искусанного, и вслед за ней в окно и ушли. Между прочим, со второго этажа. А было все ранним утром, как сейчас, – закончил Вася. Они подошли к машине.
– Страшные вещи вы рассказываете, Василий. Крысы по-русски говорят и нападают сводными отрядами под общим управлением и командованием?.. Где-то, Василий, здесь перебор.
– Так ведь Чернобыль рядом! – широко открыл глаза Вася. – Чернобыль!!! Вы знаете, мадемуазель, какие вещи возможны в сердце тридцатикилометровой зоны? Эти сводные отряды… да это хохма по сравнению с потенциальной возможностью местной генетики! Да там крысы размером с баранов замечены были. Такие же лохматые. И ничего! Все тихо, – Вася уверенно постучал прутиком по колесу джипа, возле которого они стояли.
– Но здесь все-таки не Чернобыль, – добавил он. – Здесь вообще чистый участок. Случайно так вышло. Роза ветров помогла. Нет у нас здесь в земле ничего. Ноль. Но они же могут черт знает откуда приходить!.. Вот беда где, – он грустно потряс сиреневый куст. Затем открыл дверь машины и галантно помог Мэрилин сесть в кабину. Секунда – и джип несся, как на вражескую передовую, минуя даже небольшой пенек. Водить машины Василий умел.
Племенное стадо во главе с черным быком расположилось прямо вдоль охранного периметра. Стояла послеполуденная жара, и почти все буренки лежали в траве. Видно их не было. Бык по имени Черный Принц (он же – Будда) стоял в глубокой траве и виден был только наполовину. Метровая трава! Здесь такое бывает. Мэрилин расположилась в своем автомобиле, включив кондиционер, и издали задумчиво разглядывала стадо. Ее «А-160» стоял в тени единственного дерева на территории фермы – большой развесистой катальпы, завезенной в эти края с Кавказа и цветущей большими белыми цветами с запахом дыни. В машине было спокойно и прохладно. Чего глядеть? Бык. С любой стороны посмотри, а все равно – бык. Стоит, траву жует, голодный, наверное. Маша ворошила в памяти тот день, те полеты наяву и голубую реку, по которой плыла птица Мэрилин. Да-а-а-а! Сильно, очень сильно похоже на галлюциноген. Ну, ЛСД или синтетика какая-то. Если и правда ЛСД, или что там так действует, то теперь ясно, зачем люди это употребляют. М-да-а. Она снова внимательно посмотрела на Будду. После того путешествия к нему по реке она так напилась, что теперь смело могла многие детали ставить под сомнение. Всему есть разумное объяснение. Есть и этому. Она подумала про секретные разработки, о которых говорил по мобильному телефону ее отец. Она вспоминала детали, но те уплывали из головы, едва появившись на горизонте памяти. Может, и это – какая-то программа? Невозможность концентрации мысли на определенных темах. Такое практиковалось в ведомстве ее отца. Однако любой сильный наркотик эту программу блокирует. Но под рукой таких серьезных вещей у нее не было.
Ага, кое-что вспомнила! Программы по перцепции. Отец спрашивал, как идут дела с программированием перцепций. И был доволен ответом. Перцепционное воздействие – это весь мир человека. Это все, что он воспринимает и как воспринимает. Мэрилин эту тему изучала во Франции. Так, может, это батюшка что-то намутил со своим регулируемым восприятием? Он любит регулировать.
Бык встал и медленно пошел вдоль ряда коров. В сторону «Мерседеса» он не смотрел. Кровь прилила к груди Мэрилин. Она взяла бинокль и навела его на Будду. Это его официальное имя, по документам. Она была в гостях у Будды! Звучит, как полная клиника. Может, это те самые перцепции были у нее в гостях, а не она в гостях у Будды?.. Бык опять стоял на месте и смотрел перед собой. И опять Маша не могла не видеть, что это не просто животное. Это походка не зверя, но чего-то необъяснимого. А может, это что-то серьезное с нервами? Она подумала об этом, снова вспомнив, как Черный Принц на свой лад спел ей песню Элвиса Пресли. При всей своей мощной фигуре бык шел – ну вроде как вышел вдоль берега рыбак прогуляться: руки в карманах, идет себе не торопясь, не волнуясь и ничего ни от кого не принимая, – ему не надо, как бы этого не хотели, хоть в ногах валяйтесь, «а я – свободный рыбак, и сейчас мне ничего не нужно». Вот и все.
Она медленно вела бинокль вслед за черной фигурой. Бык немного развернулся, стало видно его глаза. Мэрилин кинула бинокль. Она вдруг чего-то испугалась.
В этот день прилетел отец. Как всегда, почти все время провел в кабинете. Но вечером сел с ней на веранде и пил ее чай. Тот, что с травами. Пил, молчал. Спросил про Лорда. Она про собаку новостей ему не сообщила, а про быка попыталась рассказать. Но он, конечно же, не слушал. Что может наговорить о корове, ну, или о бычке, девочка Маша? Наверное, много! Да, дела… Понял он или не понял, осталось неясным, но через несколько дней Мэрилин случайно обнаружила под столом, за которым обычно пили чай, липучку-жучок. Подслушивающее устройство. Сколько она там была прилеплена – неизвестно. Заряда в батареях уже не было. Кого слушали? Когда слушали? Липучка могла там висеть и два года, и три. Кто прилепил? Людей много. Но кто-то же из них. Маша не могла знать, что липучке не три года, а три дня. И что ее разговор с отцом был записан и через спутник в нужное место отправлен. И она виновата – за свою детскую болтовню о Черном Принце. Когда кажется, нужно креститься. И молчать. Но откуда ей это было знать? Эту психотехнику она во Франции не проходила.
Ну, а пока жужжал кондиционер, тихо играли тромбон и саксофон, а директор бойни им партию провел на контрабасе. Толстые, ленивые пчелы ползали по пестикам и тычинкам, производя свое полезное дело. Точно бригада Черного Принца при помощи программируемой перцепции заимела крылышки – и с тромбонами, саксофонами, ну и, конечно же, контрабасами полезла дружно по пестикам и тычинкам красивых, пахучих цветов. Места хватило всем. Да и Мэрилин, недолго думая и стесняясь, взяла себе пару изящных пчелиных крылышек и, вспорхнув повыше, огляделась, рассмеялась и с размаха, как на огромный батут, упала на большой желтый пестик, пахнувший теплой пыльцой. Пробравшись сквозь дебри тычинок, Маша во все горло закричала песню Элвиса Пресли «Люби меня, люби…». И тромбон с саксофоном, перевернув контрабас, стали давать нужный темп и джаз, и джаз!!! «Люби меня, люби…» Стаккато-модерато! И бойня зарастет зеленым и мохнатым. Зеленым и мохнатым, покорным и проворным камышоммм… О, да-а!
Глава 5
Хмурый и голодный принц сидел под деревом, повернув исхудалое лицо в сторону солнца. Ветер мягко шелестел листвой горного кустарника. Шел сорок восьмой день голодного размышления и медитации.
Было раннее утро, и сияние рассвета заливало алыми лучами вершины гор Северной Индии. Утренняя роса серебрилась и таяла, превращаясь в туман, окутывающий долину внизу.
Принц встал с плетеного коврика, потянулся, зевнул и прошелся по влажной траве туда-сюда. Рядом прошуршала пятнистая кобра, не обратив на него никакого внимания. Ночная охота заканчивалась и змея, очевидно, торопилась домой. Молодой человек вернулся на коврик, наступил на колючку, упавшую с дерева, поморщился, вытянул ее за кончик и выкинул в сторону. Снова сел в позу и задумчиво ушел в себя. Медитативная аскеза давала о себе знать. Тело было легкое, как пушинка небесного облака. Абсолютная ясность восприятия делала мысли последовательными, чистыми и не подверженными внешнему воздействию.