Славянское фэнтези
Шрифт:
Не отрывая взгляда от ребёнка, почему-то боясь повернуться к нему спиной, Эрик наклонился и стал шарить руками. Мальчик сидел в шаге от детского скелета и своей улыбкой подавлял волю конунга.
— Ну как? — спросил с любопытством малыш.
— Н-н-ничего… т-т-т-только куриная лапа, — сказал отец, протягивая ему птичью ногу.
Он уже знал, что именно это сын и искал. Точнее, тот, кого он раньше считал сыном. Поэтому и не удивился, когда куриная лапа мгновенно приросла к мальчишескому бедру.
— Отлично! — сказал мальчик, любуясь возвращенной конечностью.
Он лежал на камне, задрав ногу вверх. Он шевелил пальцами на фоне лика луны, словно
— Спасибо, отец, — сказал мальчик, задорно смеясь. — Ну, что смотришь? Вторую ногу нужно найти до прилива.
Выросший в подземельях нибелунг не знал, что прилив уже вот-вот начнётся. Шум приближающейся воды придал сил воину северных морей.
— Ты не мой сын, — прошептал он.
— Отец! Сейчас не время для таких разговоров! Всё, что нужно, ты уже сказал и, главное, сделал. Доделай начатое! — привычным повелевающим тоном сказал мальчик.
Но на Эрика этот тон уже не действовал.
— Ты не мой сын! — крикнул он и побежал.
Мальчик прыжками преследовал его. Через минуту он уже прыгал по колено в воде. Он кричал истошным детским голосом, каким ещё недавно заставлял Эрика исполнить любой каприз:
— Отец? Отец! Вернись! Не бросай меня! Я погибну без тебя, отец! Я тебя люблю!
А Эрик, заткнув уши, бежал и кричал одну фразу:
— Ты не мой сын!
Даже когда волны уже поглотили мальчика на птичьей ноге, Эрик продолжал кричать эти страшные слова.
Вжавшись в стену, заткнув уши, он просидел с дрожащими коленками всю ночь и весь день. Он не слышал, как утром в ворота замка робко стучались его слуги, а вечером, громко — родичи загубленных им хирдманов. Последние пообещали взять замок приступом, если через три дня конунг не выдаст им родственников. Эрик ничего этого не узнал. Он хотел одного: забыть навсегда тот детский крик о помощи, после которого в ушах остался только шум прибоя.
К следующей ночи он пришёл в себя. Когда отлив освободил дно, Эрик спустился и попытался обнаружить тело лже-Грани, но вместо этого нашёл всё тот же скелет всё того же ребёнка, Грани настоящего, его единственного сына, и монетку на шнуре. Когда конунг разглядел, что на монетке изображён карлик не на двух, а на одной птичьей ноге, голова его тут же побелела, как когда-то у прекрасной супруги Астрид.
Он выбросил монетку и устремился в замок.
Едва переступив порог, Эрик услышал шум в гостиной. Недоумевая, он прошёл в зал и увидел при свете луны, освещающем гостиную через решётчатое окно, пирующих товарищей. Утопленники поедали остатки вчерашнего пира, запивая их остатками вина. Улыбка осветила их синие, разбухшие от воды лица, когда они заметили бывшего командира. Громко приветствуя, они пригласили его присоединиться к пиру. Когда мёртвые хирдманы говорили, то вода вылетала из их лёгких, а некоторые капли попадали конунгу на лицо.
В ужасе Эрик оттолкнул руку с кубком, вырвался от сердобольных утопленников и бросился к выходу. Но у дверей его ждали мёртвые пленники с затонувшего острова, почему-то одетые как рабы.
— Хозяин, какие будут распоряжения? — спрашивали они, и опять вода из лёгких попадала конунгу на лицо.
Конунг попытался укрыться в детской, но там сидели три мёртвых дочери. Они качали скелет Грани и пели ему колыбельную. Увидев отца, две из них бросились к нему в объятия.
Эрик носился по всему замку, пока не нашёл своих покоев. Он долго сидел с мечом в руках на кровати, но
Конунг едва вырвался из рук собственной жены, чтобы попасть в объятия друзей, которые наперебой пытались влить ему в губы глоток вина или ткнуть в лицо жирную свиную ляжку.
Таким и застали Эрика вооружённые родичи убитых им хирдманов, когда ворвались в его замок.
— Помогите!!! — закричал конунг, вырываясь из рук утопленников, но люди, побросав оружие, уже разбегались.
В ту же ночь все жители покинули остров. С тех пор никто там не был, но говорят, что и сейчас в обезлюдевшем замке конунг Эрик Удачливый мечется между мертвецами, проклиная себя, богов и проклятое золото проклятого народа.
Страшная легенда. Страшный народ. Страшные люди, что русы, что словены, не зря они так сошлись. Почему в сказках, которые ему рассказывала бабушка, удачливый человек, умеющий извлечь из всего на этом свете выгоду, получает счастье, а глупых сказках Волока-анта, коими он веселит народ, когда людям скучно, счастье получает глупец?! Почему в сагах этого проклятого викинга боги карают безумием тех, кто меньше всего это заслужил?!
Феодор выгнал Гаилая и Гамбу после того, как учёный муж закончил пересказ легенды, и ещё долго сидел, буравя взглядом стену, и пил маленькими глотками неразбавленное вино.
Он знал, что это глупо, однако всё равно проверил монеты в сундуках. Но подозрения оказались ложными: никакого карлика, никаких птичьих ног.
Он должен был радоваться богатству, но счастья не приносили даже мысли о черноглазых наследниках. В душе купца поселилась тоска, а в голову лезли совсем другие мысли. Мысли, от которых Феодор Отважный мечтал навсегда избавиться и которых страшился.
— Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал?! Чтобы выбросил золото и оставил детей нищими?! Я не понимаю тебя, варяг!
Феодор был очень пьян, впервые за долгое время. Варяг сидел на песке, смотрел на тихое море и не отвечал на вопросы Кривого Купца.
Что мне было делать с новым кораблём, который мне подарил «неизвестный» доброжелатель в диадеме императора? Отвергнуть и продолжить ловить удачу на доживающем свой век судне?..
Всего один раз! Это было всего один раз! И я же взял на себя заботу о его вдове и сыне! Его сын получил такое воспитание, какое ему не смог бы обеспечить его философствующий отец! Его вдове я дал такое содержание, что она смогла вторично выйти замуж, и не за кого-нибудь, а за самого полководца Льва Тансавра! Об этом случае никто не знает, кроме меня, басилевса и тебя, Мессия! И ты знаешь, что я был вынужден так поступить! Ты знаешь, что на другой чаше весов лежала даже не судьба восстания, а жизнь, которую моя благословенная супруга носила в своём чреве! Вот почему я замарал свою честь оговором! Вот почему я его предал! Не потому, что меня раздражали его речи, его сказки, что богатство — это испытание, посланное Господом, а золото — не благосклонность, а проклятие! И не потому, что он был арианин, наследник того самого нечестивца, что получил пощёчину от Николая Святителя три века назад, а я монофизит, наследник тех, кто не бросал знамя истинной веры в самый тяжёлый год!