След человека. Приключенческая повесть
Шрифт:
Мне кажется, можно было установить закономерность: первые пять заделывались раньше, когда у врага была полная уверенность во владении станцией, а вторые пять — уже тогда, когда ему стало мерещиться «а вдруг». Значит, майор прав, мина может быть только в этих полузакрытых.
Но тем не менее мне все казалось, что туннель с минной камерой, — если только вообще она могла быть в донных отверстиях, — гитлеровцы должны были заделать полностью… Я опять обошел закрытые туннели, стараясь найти наспех заделанные отверстия из того бросового, ноздреватого бетона. Попадись такой бетон на заделанном отверстии — почти стопроцентная гарантия, что заряд именно тут! В самом деле, подозрительно: и полностью заделано, и плохим бетоном. В сущности, и все доводы Михаила Михайловича оставались бы тогда нетронутыми, так как такое отверстие можно было бы рассматривать, как бывшее полузаделанное.
Я искал ноздреватый бетон у закрытых туннелей, но нашел другое…
Старший лейтенант и Иванцов с солдатами находились далеко от меня, почти у левого берега. Они бурили или готовились бурить. Я один тут стоял на шатких мостках и не отводил взгляда от тоненького рубчика на бетоне…
Это было поразительно! Швы от опалубных досок на старом теле плотины, от досок, которые наши бетонщики убрали чуть не пятнадцать лет назад, и швы от досок на заделанном немцами отверстии совпадали, составляли продолжение один другого… Что это — немецкая аккуратность или маскировка?
Правда, громадный квадрат — 5?5 метров — заделанного туннеля не скрыт, выделяется своим цветом. Но, может, маскировщики не рассчитали, маскировка со временем слезла, уничтожилась и я сейчас вижу остатки ее? Например, для сокрытия заделанных отверстий могла быть применена очистка сухим песком — в брошенных немцами складах мы ведь нашли пескоструйные аппараты! — всей нижней поверхности плотины, в том числе и пяти квадратов свежего бетона. Все становилось однообразным и по цвету и по фактуре. Но со временем от маскировочных работ сохранились только вот эти совпадающие швы, а новый бетон все же проступил.
Так могло быть. По-моему, в моих доводах не было кривых кирпичей… Но что же тогда получается? Рассуждение о спокойных и торопливых бетонщиках — чепуха! Именно спокойные, с усердием, не спеша, замуровали тут или в другом таком же заделанном туннеле взрывчатку. Теперь выходит обратное: был прав я, а не Михаил Михайлович. Правда, и он и я строили вчера догадки, не зная об этих швах.
Такую же старательную подгонку швов я нашел и на других четырех закрытых отверстиях. Ко мне по мосткам подошел хмурый высокий Карнаух, и я рассказал ему все, что заметил.
Он выслушал и не торопясь сказал:
— Так-то это так, но тогда получается, что фашисты совсем не верили в свой век! А ведь Гитлер говорил даже о тысячелетии… Я тоже вчера стоял за закрытые, но я не думал, что они такие разные с полузакрытыми и по времени и по работе. — Тут он вытащил из кармана шинели два обломка бетона — хорошего и ноздреватого. — Лаборатории у нас нет, но сержант Лебедев на глаз определил, что этот вот, халтурный, помоложе будет, а настоящий — постарше…
— Ну, и что же вы думаете? — спросил я его. — Что собираетесь доложить майору?
Карнаух подошел ко мне хмурый, но сейчас, после наших новых сомнений, он словно повеселел.
— Я думаю, — сказал он, — что надо оставить всякую психологию. И прямую и обратную. Вчера, когда мы от майора разошлись, я голову себе тоже этим забивал. И сегодня с утра. А сейчас вижу, что мы с Иванцовым поступили правильно: начали просто бурить и будем бурить подряд все десять. До нас брали на два метра, а мы войдем буром на три. Если есть камера, то на трех-то метрах она, милая, покажется!
В 13.30, когда мы явились к майору, он так и доложил:
— Приступил к бурению и прошел пока четыре отверстия.
Я рассказал, почему в течение дня менялись у меня доводы «за» и «против».
Майор сказал:
— Ну хорошо, не будем больше гадать. Посмотрим, что покажет бурение. Пожалуйста, продолжайте его, Василий Тимофеевич!
Он обратился к Карнауху, и, может быть, без этого невоенного «пожалуйста» я бы не позавидовал старшему лейтенанту…
А тут подумал: и я бы мог предложить побурить на три метра.
Пробурили все десять — ничего. Карнаух расстроен. Я его понимаю — была надежда все равно как у охотника или у кладоискателя. И все сегодня от него ждали… Как бы в оправдание, он стал поговаривать о потернах. В частности, заговорил о косом пятне свежего бетона на уровне верхней потерны. Об этом пятне я подумал еще на новоселье у Михаила Михайловича, но мы тогда быстро перешли на донные отверстия.
Майор приказал, хотя и с прибавлением «будьте добры», оставить поиски и умозаключения и начать вскрывать донные отверстия. Конечно, отбивку бетона вести осторожно — осторожно во всех десяти туннелях. Сейчас заняты планом работ, расстановкой сил.
31 января, ночь
Сегодня в девять часов вечера неожиданно показались «юнкерсы». Давно их не было. Опять на плотину, но опять зенитки перехватили их. Прорвался один и опять мимо положил, но все же наши мостки около донных сорвало. Плотники будут работать всю ночь.
На днях освобождены Тосно и Ново-Сокольники. Брат когда-то в Ново-Сокольниках был на практике и теперь переживает: что осталось? Что-то от Савицкого нет писем. Как там наши?
Фронт работ решили развернуть сразу на десяти участках. И по нескольку бурильных молотков на каждом. Их не хватало. Хорошо было бы достать и лишний перфоратор. Снарядили Иванцова в город — завьяловские заводы стали уже съезжаться на свои разоренные места, и в одном из них, по слухам, было нужное нам оборудование. То, что нам дадут, не было сомнений — еще бы, такое дело! Но майор выказал щепетильность. Мало того, что Иванцову была заготовлена официальная бумага, Михаил Михайлович еще от себя написал директору завода письмо, где в деликатных тонах просил одолжить и перфоратор, и бурильные молотки, обещая вернуть в срок, в целости и т. д.