След грифона
Шрифт:
Судоплатов все больше и больше раздражался. Злило и то, что он больше устал, чем этот бывший белогвардеец, и то, что он все праздники сидит в наркомате, вместо того чтобы выехать из Москвы куда-нибудь на природу. Злило и то, что он вынужден заниматься Суровцевым лично. Он перепоручил часть работы с ним своим сотрудникам и встречался с арестованным теперь реже, но был еще один вопрос, который Берия поручил ему лично, – золото Колчака. В отличие от чекистов, занимавшихся этим, он проделал огромную работу и, как никто, был близок к разгадке, но ему приходилось признать, что Суровцев до сих пор так и не пошел на сотрудничество в этом вопросе. Сегодня он предполагал еще раз вернуться к этому в конце разговора. Он предвкушал, что благодаря новым фактам из биографии белого генерала ему удастся сделать шаг к раскрытию тайны, но это он оставит на финал встречи. А пока в техническом отделе увеличивают снимки, пока его секретарь выясняет, кто на них изображен, он решил развлечь себя расспросами Суровцева о Германии военного времени. Ему было интересно, насколько
– Каковы ваши впечатления от Германии 1915 года? – устроившись поудобнее, спросил он.
Чувствовалось, что Суровцев рад возможности поговорить. Все же одиночное заключение есть одиночное заключение. За последнее время он установил контакт со своим глухонемым надзирателем-охранником. Мало того, он, наверное впервые в истории внутренней тюрьмы НКВД, умудрился наладить связь с волей. Но общение на языке глухонемых не может заменить возможность разговаривать.
– Благодаря тому памятному посещению я наконец осознал себя русским.
– Интересно, – улыбнулся Судоплатов. – А до этого вы осознавали себя немцем?
– Я и сам не знал. Но мне постоянно намекали, что я немец. И причина не только в наполовину немецкой фамилии. Как я понимаю, из-за моей аккуратности. Так вот, находясь в Германии, я вдруг понял, что аккуратней самих немцев, но аккуратен по-русски.
– Как это?
– Очень просто. Вам никогда не доводилось быть на территории, занятой немецкими частями?
– Приходилось.
– Мне кажется, и в самой Германии вы тоже бывали.
– А это из чего вы заключили?
– Человек, владеющий несколькими языками, на родном языке говорит особым образом. Да вы это не хуже меня знаете, но не об этом речь. Аккуратные в русском понимании немцы на чужой территории ведут себя, извиняюсь, как последние свиньи. Свинство и у нас всегда было и есть. Да еще какое! Но есть одно важное отличие. Наш солдат более непосредствен в проявлениях его. Если он свинячил, извиняюсь за вольность изложения, дома, то он везде будет свинячить, а если нет, то и в гостях будет человеком. Немец же аккуратен дома из жестокой необходимости быть аккуратным. В Европе тесно, и, выбросив мусор за своим домом, ты выбрасываешь его в огород соседа, что приведет к конфликту. А вот на чужой территории – тут можно все. А как же иначе? Ведь мы носители европейской культуры! Вокруг дикари, которых стесняться не стоит. А отхожее место и строить не надо. Немцы всегда мутились рассудком от наших просторов. Немец, оказавшийся в России, неминуемо перестает быть немцем в нашем понимании. Русский из внутренней убежденности и аккуратен, и неряшлив тоже. Но крайне редко из необходимости. На наших площадях мусор не так заметен. И еще одно наблюдение... Единственный способ сохранить свою самобытность вне Германии для немца – это и здесь отделиться от остальных. Чего сделать на войне не получится. Противник всегда рядом. Вы посмотрите, как поступили немцы, завоевав в Средние века Прибалтику: построили замки, отгородились от соседей и ввели такой режим тирании для эстонцев, латышей и литовцев, что за семь веков своего там пребывания не оставили ни одного доброго чувства к себе. Что и вызывает в Прибалтике до сих пор уважение, так это умение организовать четкость во взимании налогов и оккупационный порядок, который прибалтийские политические деятели хотели бы воспроизвести, да не смогли. Потом, что меня еще поразило в Германии? Первый раз, оказавшись в немецкой гостинице, я сразу даже не сообразил, зачем в раковине для умывания нужна пробка. Мне объяснили, что в воде, в которой ты вымыл лицо, можно затем еще вымыть руки и даже носки постирать. Я сразу понял, что я русский. Я, как выяснилось, слишком расточителен. Я потом уже понял, что за всем этим давняя историческая традиция. В России, например, никогда даже мысли не возникало питаться холодной пищей длительное время. И только находясь в Германии, я узнал, что у них еще в Средние века не хватало дров, чтобы отапливать помещения, не говоря о том, чтобы мыться в бане. Много ли ты согреешь воды на хворосте, собранном в баронском лесу? Отсюда и питались солониной. И потом, эти гамбургеры! Звучит цивилизованно, но лучше Антона Павловича Чехова не скажешь: «Вчерашняя котлетка, всунутая в булочку и приправленная свежей зеленью». Еще пример немецкого порядка. Я был более чем удивлен, когда мне пришлось однажды в Берлине искать нужный адрес. Я-то по русской душевной простоте считал, что наша нумерация домов на улице происходит от немцев. А главпочтамт, считал, является географическим центром города. И можете представить мое почти отчаяние в Берлине, когда рядом с домом на Вильгельмштрассе, 10, я обнаружил дом под номером 173! Даже на Почтамтской улице в Томске, не говоря о Невском проспекте в Петрограде, порядка в нумерации домов было больше. И еще. Как вы знаете, перед арестом я занимался геологией. Родившись в Сибири, я Сибири до этого не знал. А там особенно чувствуешь особенность русского мужика. И начинаешь понимать, что ему везде мало места. Он, подобно немцу, огородит свою территорию, потом посидит-посидит и подумает: «Народ говорит, что где-то там дальше Волги гора есть. Камень называется. Пойду-ка посмотрю, можно ли там жить». Пошел посмотрел. «Жить можно, да что-то опять тесновато становится, да и там дальше какое-то море Байкал есть. И вода в нем, говорят, не соленая, а пресная и чистая, как в роднике». И пошло, и поехало... «А дальше, народ говорит, море-окиян большое, а за ним забавные людишки живут. Японцами прозываются». И при всем при этом не один же идет. Одному в суровом климате не выжить. Это вам не прибалтийский крестьянин. Поселился хутором и доволен, что один и все есть. А в Сибири так не получится. Случится что, и без помощи соседей пропадешь. Русским много что приписывают, обязательно лень. Да, нам на самом деле лень заниматься одним и тем же и долго. И потом, что особенно чувствуется в Сибири, прокормить себя русский человек всегда мог. На одной рыбе мог бы неплохо питаться. Если бы не постоянная угроза извне и необходимость содержать огромную армию – восемь процентов всего мужского населения и четверть взрослых мужчин, – то и в неурожайный год ограничений в питании не знали бы. Но люди, рассуждающие о нашей лени, всегда забывают еще одну национальную черту. Любопытство. Или любознательность. Но это то самое любопытство, которое, по английской поговорке, «кошку сгубило». Мы и революцию, мне кажется, допустили из любопытства. Нам было интересно: а что будет после революции?
Судоплатова забавляла такая болтовня Суровцева. Он действительно почти отдыхал. К тому же впечатления от Германии были в чем-то похожими. Хотя он был там все же в благополучные времена и его поражало другое: обилие богатых магазинов, хорошо одетые немцы. Что и было неприятно похожим, так это неусыпная деятельность тайной полиции с нашим НКВД. «Пожалуй, что и хватит ему болтать», – решил Судоплатов. Он решил перебить Суровцева. К тому же перед ним все чаще вставал вопрос: как дальше использовать Суровцева? Среди прочего он предполагал пристроить его в какую-нибудь полувоенную организацию вроде ОСОАВИАХИМа, а возможно, и на преподавательскую работу. И хорошенько за ним понаблюдать.
– Ваша разговорчивость на отвлеченные темы сильно опережает вашу скромность в вопросах других. Ответьте мне, вы представляете себе современный уровень развития военного дела? – спросил Павел Анатольевич.
Вопрос был закономерен. Его должны были ему задать. Потому Суровцев не смутился и ответил быстро:
– Думаю, что в общих чертах я хорошо его себе представляю. Возьму на себя смелость утверждать, что представляю даже лучше, чем многие командиры нынешней армии.
Подобное заявление в устах заключенного звучало самонадеянно, но Судоплатов еще ни разу не пожалел во время общения с этим человеком, что не поддавался своим чекистским привычкам, а всегда выслушивал Суровцева до конца.
– И чем, позвольте узнать, подкрепляется ваша уверенность? – спросил он.
– Если среди маршалов оказалось столько врагов народа, то среди младшего командного состава, полагаю, тоже их нашлось немало.
«Конечно, он наглеет, но он прав», – размышлял заместитель наркома. Управление кадрами Наркомата обороны подготовило совершенно секретный доклад на имя Сталина под названием «Численный и качественный состав Красной армии». Сталин пришел в бешенство. Образовательный уровень командиров катастрофически упал по сравнению с 1937 годом. Выяснились вопиющие факты служебного несоответствия. На командных должностях, в том числе командиров дивизий, корпусов и армий, оказались люди, не имеющие высшего военного образования. Командирами многих полков стали капитаны – выпускники школ командиров при этих же полках. И опять усталость опустилась на Судоплатова. Пришла даже мысль, которой он устыдился: отправить заключенного в камеру и поспать хотя бы часок в комнате отдыха, но он решил продолжать разговор:
– В списке изъятых у вас при аресте книг по военному делу было немало современных. Я в последние дни имел возможность убедиться, что ваш военный опыт и знания более обширны, чем могло показаться на первый взгляд. Но вы вряд ли представляете современную войну.
– Напрасно вы так думаете. Я не только представляю правильно, но и нахожу подтверждение своей правоты.
– Поясните. И желательно на примерах.
– Из военных конфликтов последних двух десятков лет я остановлюсь на двух, в которых Россия участвовала.
Павел Анатольевич вздрогнул при упоминании слова «Россия» в непривычном для него контексте, но снова промолчал.
– Это Хасан с Халхин-Голом и советско-финская война, – как ни в чем не бывало продолжал арестованный. – В боях с японцами получила развитие теория военных прорывов, опробованная еще генералом Брусиловым в 1916 году на тогдашнем Юго-Западном фронте. Но, насколько я знаю, было и нововведение. Наше командование впервые использовало практику применения броневых сил без поддержки пехоты. В предстоящей войне следует ожидать использования крупных танковых и механизированных соединений, что потребует создания танковых дивизий и даже армий, а также создания механизированных корпусов. Большие потери в живой силе с нашей стороны, думаю, оказались неожиданными для руководства страны.
– Откуда вы это знаете?
– Я бывший офицер Генштаба. Моим делом всегда было воевать и анализировать. Анализировать и воевать. Информация, которую я получал от людей, побывавших на Дальнем Востоке, была... Как бы это помягче сказать? Была беспристрастной. На тюремных этапах, знаете ли, случаются любопытнейшие встречи и беседы!
— Хорошо. А как же с советско-финской войной? О ней-то правдивой информации нигде почти не было.
– Это еще проще. Советско-финская война для меня всего лишь неожиданное продолжение нашей Гражданской войны.