След грифона
Шрифт:
Глава 3. Романс
Для Аси Кураевой Сергей Мирк-Суровцев оказался самым настоящим принцем из сказки. И не случайно старшие сестры после памятного рождественского бала для молодежи в том далеком 1907 году иногда называли ее Золушкой.
– Наша Золушка положительно обошла старших сестер, – заметила язвительная средняя сестра Аси Лиза, когда сестры в сопровождении гувернантки вернулись с того знаменательного бала.
– Папа, мама, если бы вы только видели, как наша Ася сегодня танцевала! – захлебываясь от восторга, рассказывала старшая сестра Аси.
– А кавалером-то
– Кадет. Товарищ Пепеляева Анатолия по кадетскому корпусу.
– Такой же, наверное, баламут, – вставила свое слово более сдержанная и рассудительная Лиза.
– Мама, не слушайте ее! Это она просто злится, что Пепеляев пригласил на танец не ее.
– И вовсе я не злюсь. С чего бы мне злиться?
– Злишься, злишься. Все видят, что злишься. Хотя Анатолий тоже хорош. Мог бы действительно Лизу пригласить, а не эту конопатую.
– Это он специально, чтобы мне досадить, – хмуря брови, говорила Лиза.
– Слышишь, отец? – обратилась мама дочерей к мужу. – Зря мы на бал не пошли.
Тимофей Прокопьевич Кураев, отложив в сторону газету, внимательно слушал болтовню дочерей. Он, не любитель увеселений и балов, действительно, наверное, впервые пожалел, что не пошел на бал для молодежи. Его любимица, младшая дочь Ася, так же, наверное, впервые за последние полгода смеялась звонким, как колокольчик, смехом. Что такое могло там произойти, что вывело его любимицу из многомесячного пребывания в слезах? У него впервые за это время стало вдруг светло на душе. Ася улыбалась. Его младшенькая улыбалась.
– Ты действительно удачно танцевала? – спросил он дочь.
Та часто-часто закивала головой. На глаза ее снова стали наворачиваться слезы, но она продолжала улыбаться. Сам готовый расплакаться, Тимофей Прокопьевич привлек дочь к себе и уткнулся бородатым лицом в золотистые волосы дочери.
– Нет, вы послушайте, – продолжала старшая дочь Елена. – Этот кадет, прямо как взрослый офицер, прошел через весь зал. Представился мадам и нам. И пригласил Асю.
– Вообще-то Асе подобало бы польку танцевать, – сказала свое веское слово средняя сестра.
– В том-то все и дело, мама, – перебила ее старшая. – Можете себе представить, они танцевали вальс! Да так хорошо, что в конце танца им даже аплодировали.
– Пепеляев тоже танцевал с этой рыжей.
– Да при чем здесь твой Пепеляев?
– С чего это ты взяла, что он мой?
– Лиза, – вмешалась мать Анна Григорьевна, – пусть Елена доскажет.
– А я уже все и рассказала.
– И кто же такой этот кадет? Как его зовут? – мягко спросила Анна Григорьевна.
– Я же говорила, товарищ Пепеляева по корпусу.
– А имя-то у него есть, у этого товарища? – направляя разговор в нужное ей русло, спросила Анна Григорьевна.
Вдруг Ася, плавно высвободившись из объятий отца, повернулась лицом к матери и сестрам. Точно собравшись внутренне, она очень тихо, по слогам произнесла:
– Се-ре-жа...
Анна Григорьевна перекрестилась. Свое собственное имя, произнесенное ею на балу, и имя Суровцева оказались первыми словами Аси за последние полгода. От неожиданности всех охватила оторопь. Тимофей Прокопьевич снова привлек Асю к себе. Указательным пальцем свободной руки коснулся своих губ. Стало ясно: отец приказал всем замолчать. Все и замолчали. И было отчего...
В прошлом году, в начале лета, они чуть было не потеряли навсегда свою Асю. Виной всему был пожар. Как это часто бывает в Сибири, после жаркого мая июнь выдался холодным. Тимофей Прокопьич приказал снова топить печи
– Пожар!
С пожарной каланчи на Воскресенской горе сразу же заметили пожар, забили в колокол. Еще до приезда пожарных соседи бросились тушить пожар. Пожары для сплошь и рядом деревянного Томска были неотъемлемой частью его истории. Поэтому томичи, наученные горьким опытом, без лишней суеты хватались за багры и топоры, за ведра. Пожар у соседа очень просто мог превратиться в пожар у них самих. С первого взгляда они оценивали размеры случившейся беды и прикидывали, что нужно спасать в первую голову. На всех улицах существовали выборные должности пожарных старост, которые еще до приезда пожарных организовывали тушение. Как всегда, находилось немало желающих поживиться чужим добром. Поэтому вместе с пожарными из полицейского участка на той же Воскресенской горе отправлялись в путь и полицейские. Анна Григорьевна вместе с дочерьми успела без помех выйти из горящего дома, первый этаж которого уже пылал. Всем становилось ясно, что дом обречен. О том, что можно спасти что-то из вещей и мебели, не могло идти и речи. Поэтому все силы бросили на спасение примыкающих к особняку строений.
И тут Ася увидела в окне уже задымленной детской на втором этаже свою любимицу – кошку по кличке Зося. Девочка в считанные секунды сообразила, что спасать Зосю никто не станет. Окна и все форточки из-за холодной погоды были закрыты. Из-за стоящего шума пожара и гомона людей мяуканья кошки не было даже слышно. Ася только видела, как та в ужасе открывает и закрывает свой алый ротик. Белая шерсть на Зосе поднялась дыбом, а полные ужаса округлившиеся глаза были обращены на людей за стеклом.
Пользуясь царившей вокруг суетой, Ася незаметно отправилась ко второму, называемому черным, входу в дом. Обежав дом с обратной стороны, она открыла дверь и побежала по лестнице на второй этаж, путаясь в складках платья. Именно туда, на второй этаж, не сообщаясь с первым этажом дома, и вели ступени лестницы. Из всех щелей валил едкий дым. Задыхаясь, Ася открыла тяжелые двери детской, и ей на грудь бросилась почти обезумевшая кошка. Теряя сознание, девочка смогла открыть окно и закричать. Она ненадолго потеряла сознание. Предательница-кошка, ни секунды не колеблясь, бросилась из окна второго этажа на ветви стоящего рядом дерева, оставив на произвол судьбы свою спасительницу. Из-за попавшего в верхний этаж воздуха дым быстро стал превращаться в обжигающее пламя.
Когда Тимофей Прокопьевич подъехал к своему горящему дому, он застал в бессознательном состоянии жену и двух ревущих старших дочерей. Услышал он и резкий короткий крик младшей дочери. Поняв, в чем дело, он вместе со своим кучером, татарином Ахматом, бросился к черному ходу. Дым, недавно сквозивший из щелей лестницы и стен, теперь превратился в пламя. Несколько шагов по лестнице вверх – и волосы на голове и в бороде затрещали от огня. Задымилась одежда. Могучей рукой Ахмат вырвал Тимофея Прокопьевича из пламени.