След росомахи
Шрифт:
— А ты-то откуда знаешь? — Долина Андреевна подозрительно посмотрела на Конопа.
— Наблюдал! — поднял палец Коноп.
— Ну, тоже скажешь! А любовь, дружба?
— Это только в книгах и у лекторов, — Коноп, несмотря на бдительность Долины Андреевны, успел без очереди приложиться к стакану.
— Счастливая любовь — это украшение жизни, нравственный идеал, — нравоучительно сказала Долина Андреевна.
В сенях тявкнула собака.
Открылась дверь, и вошла Айнана.
Увидев множество людей, девушка смутилась, сделала движение уйти, но ее решительно остановила Кымынэ.
— Етти, Айнана, — сказала она, — иди, садись с нами…
— Да я за спичками, — смущенно сказала Айнана. — Печка потухла…
— Садись, садись, — строго сказал Онно, — зачем нарушаешь обычай, отказываешься?
— Тем более такой интересный разговор для молодежи, — сказал Роптын. — О любви!
Айнана нерешительно потопталась, бочком прошла в комнату.
Ей освободили место рядом с Тутрилем, поставили стакан, налили вина.
— Ты за какую любовь? — вдруг спросил Коноп у девушки.
Айнана смутилась от неожиданного вопроса, посмотрела на Долину Андреевну, на Тутриля, словно ища у них поддержки.
— Почему одни счастливы в любви, а другие — нет? Что главное в семейной жизни? — продолжал Коноп. — Вот в чем вопрос, как сказал тонконогий человек из кинофильма — Гамлет.
— По-моему, ты хватил лишку, — шепотом заметила Долина Андреевна.
— Пусть Айнана ответит, — настаивал Коноп. — Для нее это важный вопрос, поскольку она молодая и красивая.
— По-моему, любовь не бывает счастливая и несчастливая, — тихо произнесла Айнана.
— То есть как это? — насторожилась Долина Андреевна.
— Любовь и есть любовь, — еще тише сказала Айнана.
— Да откуда ей знать, какая любовь бывает! — снисходительно сказала Кымынэ. — И что вы пристали к девушке?
— Подождите! — Коноп вырвал свой стакан из цепких рук Долины Андреевны и торопливо выпил.
— Значит, ты утверждаешь, что любовь не бывает счастливая, несчастливая, радостная или грустная? А? — утирая губы рукавом, спросил Коноп.
Айнана беспомощно оглянулась.
— Ты, девочка, глубоко ошибаешься, — строго и наставительно произнесла Долина Андреевна. — Я вот уж скоро десять лет как работаю в библиотеке. Знаю, как читатель тянется к высоким примерам: любовь Анны Карениной, Ромео и Джульетты, Онегина и Татьяны, Григория Мелехова и Аксиньи…
— Но разве это были счастливые любови? — застенчиво возразила Айнана.
Долина Андреевна как-то осеклась, призадумалась.
— Товарищи, товарищи! — заговорил Гавриил Никандрович. — Мы здесь собрались не на лекцию о любви, дружбе и товариществе. Мы пришли сюда, чтобы отметить приезд нашего знатного земляка Ивана Онновича Тутриля… Поэтому предлагаю снова выпить за него…
— Правильно! — поддакнул Коноп и, не обращая внимания на строгие взгляды Долины Андреевны, первым опрокинул стакан.
— Вы будете только в Нутэне работать? — учтиво спросила Долина Андреевна.
— Хотелось бы, — не сразу ответил Тутриль. — Но те, с кем я бы хотел встретиться, здесь больше не живут…
Онно поднял голову и долго смотрел в глаза сыну.
— Сейчас много говорят об охране окружающей среды и загрязнении природы, — продолжал Тутриль. — Оберегают чистую воду… Однако есть еще один источник, который для человека не менее важен, это наша древняя память. Сказки, легенды и предания. В быстром движении вперед мы часто оставляем позади драгоценное и нужное, тот чистый источник, который питал наших предков и нас на протяжении веков…
— Не только сказки и предания, но и язык начинают забывать! — сердито произнес Роптын.
— А время такое и вправду было, когда думали, что все наше — это ненужное, в коммунизме негодное…
— А язык — это знак жизни народа, — продолжал Тутриль. — Он может быть и орудием, иной раз даже более грозным, чем огнестрельное, и единственным средством, которое может выразить такое чувство, как нежность…
Коноп протянул было руку за строганиной, но тут ею настигла Долина Андреевна и заставила взять вилку.
— Это ты верно про язык говоришь! — заталкивая в рот стружки строганины, заметил Коноп. — Язык может быть и орудием демагогии!
Тутриль засмеялся в ответ на эти слова.
— Когда умирает язык, умирает и сам народ, — продолжал Тутриль. — Можно произнести много речей об уважении к человеку, к народу, но если сказать всего лишь несколько слов на его родном языке, можно сделать человека другом на всю жизнь…
— Во — это верно! — одобрительно сказал Коноп. — А то ведь иной человек приедет на Чукотку, до пенсии доживает и, кроме «какомэй», другого слова сказать не может…
— Когда я впервые услышал чукотский язык, — вспомнил Гавриил Никандрович, — я подумал: никогда мне не выучиться ему.
— Зато когда мы впервые услышали твое имя да отчество, так месяц учились выговаривать! — со смехом заметил Роптын. — У меня просто уставал язык выговаривать: Гавриил Никандрович. Как мы завидовали кэнискунцам, у которых заведующего факторией звали легко и просто — Иван Иванович.
Айнана встала.
— Ну, я пойду… А то у меня еще много дел, а завтра уезжать.
Айнана ушла, и некоторое время за столом было тихо.
— Бедная девушка! — проронила Долина Андреевна. — Такая способная, талантливая и несчастная…
— Несчастная? — с любопытством переспросил Тутриль.
— А что хорошего? — пожала плечами Долина Андреевна. — Живет со стариками в тундре.
— Трудно ей пришлось. — Роптын повернулся к Тутрилю: — Всю жизнь без матери: она развелась с первым мужем, когда еще Айнана была маленькой. Вышла за другого и уехала в Петропавловск. Айнану оставила старикам.
— Девочка сама по себе росла, — заметила Кымынэ.