След в океане
Шрифт:
Уже после окончания Горного, ЛИТО клуба Первой пятилетки и наша компания дополнились молодыми поэтами — Яковом Гординым, Татьяной Галушко и Виктором Соснорой, поразившим всех удивительными стихами, и, прежде всего, своей поэмой «Слово о полку Игореве». Все они стали профессиональными литераторами. Трагически сложилась судьба талантливой Татьяны Галушко, умершей в самом расцвете творческих сил от рака, в 1988 году. Последние годы она работала в Пушкинском музее и музее Некрасова. Темпераментная, нетерпимая ко всяческой фальши, с пышными черными волосами и низким сильным голосом, она всегда поражала своей энергией и жизнерадостностью. Когда читаешь ее последние стихи, становится горько от несправедливости судьбы, отнявшей
Мое последнее свидание с ней оказалось нечаянным. Когда она умерла, я был в Таллине и поэтому не знал о ее смерти. В один из первых дней дождливого октября, оказавшись проездом на одни сутки в Ленинграде, откуда улетал вечером на юг, я отправился в Пушкин, на Казанское кладбище, навестить могилу родителей. Уже смеркалось, когда я вышел к безлюдному входу, вблизи которого стоит полуразрушенная старая часовня, построенная еще Кваренги, и заросшая травой и кустарником. Неожиданно я заметил погребальный автобус у ворот и небольшую группу людей, прячущихся под зонтиками от дождя. Среди них я узнал Соснору, Кушнера и Майю Борисову. «Как хорошо, что ты приехал», — сказала Майя. Я, потрясенный случившимся, не стал ничего объяснять, но благодарен судьбе, которая вывела меня к кладбищенским воротам точно в назначенное время.
Татьяну похоронили недалеко от входа, справа, среди старых надгробий девятнадцатого века с серыми массивными гранитными крестами и золочеными «ятями» на полустертых надписях, занесенных в осеннюю пору опавшей листвой. Теперь, бывая там, я захожу положить цветы на могилу и вспоминаю ее стихи:
Утешает в тоске об исходе С облетающим лесом родство: Пусть уйду, когда в щедрой природе Гибель выглядит как торжество. Не во мрак, а в листву, что алея, Осыпается с крон и крылец, Перельюсь я, дитя Водолея, Словно дождь, мой холодный близнец…Виктор Соснора в пятидесятые годы служил в армии, недолго работал токарем. Помню пародию, написанную на ставшие уже знаменитыми его строчки из «Слова…» Нонной Слепаковой:
И сказал Кончаку Гза — Ты смотри как идет фреза! Мм понизим токаренку разряд — Не платить же ему деньги зазря!Стихи молодого Сосноры выделял из других и высоко ценил Николай Асеев, ходивший в то время в классиках. Несмотря на широкую известность Виктора как поэта, а в последние годы и как прозаика, большая часть из написанного им до сих пор остается ненапечатанной. Неслучайно поэтому он написал в коротком предисловии к своим стихам в сборнике «То время — эти голоса»: «Блистательное поколение шестидесятых годов разбилось о стену. Его уже нет. У стены каждый становится сам собой. Я автор тридцати одной книги стихотворений, восьми книг прозы, четырех романов (пятый в работе) и шести пьес — и все это не опубликовано. О том, что дождичек не тот и у нас на дворе четверг, пусть говорят прорабы духа, мне не до разговоров, я рабочий, я работаю»…
Яков Гордин, начинавший когда-то как поэт и работавший в те годы техником в геолого-разведочных экспедициях в Якутии, стал известным писателем и исследователем-историком, работы которого, посвященные Пушкину, декабристам, первой половине прошлого века, вызывают не только литературный, но и серьезный научный интерес, прежде всего оригинальными концепциями автора.
В пятьдесят четвертом году, на вечере поэзии в Политехническом, я впервые познакомился с молодым поэтом Борисом Голлером, привлекшим меня вдохновенно-темпераментным исполнением своей поэмы «Красная капелла», посвященной одному из героев антифашистского движения Харро Шульце Фон-Бойзену. Он (автор, конечно) женился на «горнячке» Лине Гольдман и тоже на какое-то время примкнул к нашей компании. Надо сказать, что со стихами он довольно скоро «завязал» и начал писать пьесы, которые, к великому сожалению, много лет никто не ставил. Одна из первых его пьес «Десять минут или вся жизнь», была посвящена трагической судьбе американского пилота, сбросившего атомную бомбу на Хиросиму. Мне эта пьеса страшно нравилась, особенно в его собственном темпераментном чтении. До сих пор я уверен, что Борис Голлер, имя которого много лет практически замалчивалось, — один из интереснейших наших драматургов. И это несмотря на то, что две или три его пьесы, поставленные в ленинградском ТЮЗе Зиновием Карагоцким, «Матросы без моря» и «Вокруг площади» — особого успеха не имели. Надо сказать, что мнение мое не изменилось и в последние годы,
Одной из многообещающих поэтесс в ЛИТО Горного института была во второй половине пятидесятых годов Лена Кумпан, ходившая тогда в неизменной финской шапочке, писавшая прекрасные лирические стихи и даже успевшая опубликовать одну книжку стихов «Горсти». Жила она вместе с сестрами-близняшками Ксаной и Верой и матерью в большой коммунальной квартире на 18 линии Васильевского острова, между Большим и Средним проспектами. В этой квартире мы тоже частенько собирались, особенно после занятий ЛИТО — благо, недалеко от Горного. Именно к этим сборищам в то время и относились ее шуточные строчки «По копейке собирали — покупали «Саперави». Окончив Горный институт, Лена какое-то время работала в институте ГИПРОНИКЕЛЬ, однако геология ее не интересовала, и она пошла работать экскурсоводом по Ленинграду. Потом она вышла замуж за Глеба Сергеевича Семенова и вошла в круг старой ленинградской интеллигенции, центром которой были Лидия Яковлевна Гинзбург и Тамара Юрьевна Хмельницкая. Близки к этому кругу были также Виктор Андроникович Мануйлов, Дмитрий Евгеньевич Максимов и Ефим Григорьевич Эткинд. Стихи, однако, Лена перестала писать раз и навсегда, о чем можно только сожалеть.
Что касается «женской поэзии» глебовского ЛИТО, то в Горном в ней ведущее место занимали Нина Королева и уже упомянутая Лидия Гладкая, а в ДК «Первой пятилетки» я впервые услышал стихи молодой поэтессы Нонны Слепаковой, вышедшей позднее замуж за Льва Мочалова и занимающей поныне заметное место в ленинградской поэзии. Одно время, в конце пятидесятых-начале шестидесятых, она начала писать песни и довольно успешно выступала с ними в ленинградском доме писателей, аккомпанируя себе на гитаре. Песни эти отличались точностью образной поэтической строки, глубоким лиризмом. Помню такую ее песенку:
Хорошо тебе со мной, со мной, А на улице темно, темно, Свист милиции ночной, ночной, Долетает к нам в окно, в окно. Хорошо тебе со мной, со мной, А на улице светло, светло, А на улице пустой, пустой, Дворник шаркает метлой, метлой. А на улице пустой, пустой, Час, наверное, шестой, шестой. Как ты думаешь, любимый мой, Не пора ли мне домой, домой?Где-то в начале шестидесятых мы с Нонной решили «создать» нового поэта на манер Черубины Де Габриак. Выбор пал на одну из ее подруг, очень красивую жгучую брюнетку Галю, учившуюся в ленинградской консерватории по классу пения. За два-три присеста мы с Нонной настряпали около десятка «ультралирических» стихов со строчками вроде: «Сколько в верности предательства, а в измене чистоты» и отправили Галю на занятие в Дом Первой Пятилетки к Семенову. Эффект, который она произвела на первом же занятии своей внешностью и стихами, особенно на мужскую часть объединения и прежде всего на самого Глеба Сергеевича, был потрясающим. Мужчины наперебой прочили ей большое поэтическое будущее. Подборку стихов немедленно затребовал ленинградский молодежный журнал. К сожалению, артистических возможностей Гали хватило ненадолго, и она довольно быстро «раскололась», положив конец столь удачно начатой мистификации.
Позднее Нонна Слепакова написала песни к спектаклю по Киплингу «Кошка, которая гуляет сама по себе», однако «своих» песен больше не пела. Интересно, что именно на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов, как раз в то время, когда в Москве появились песни Окуджавы и Новеллы Матвеевой, ленинградские поэты тоже активно начали писать песни, хотя и недолго. Кроме песен Глеба Горбовского и Нонны Слепаковой широкой популярностью пользовались шуточные песенки Виктора Сосноры (их называли «фишки»). Неоднократно, собираясь в разного рода поэтических застольях, мы дружно распевали лихую песню Виктора:
Летел Литейный в сторону вокзала. Я шел без денег и без башмаков, И мне моя любимая сказала, Что я окончусь между кабаков. Пошел я круто — пока, пока, Прямым маршрутом по кабакам. Сижу и пиво желтое солю. Официант, полбанки — и салют!Даже рафинированный прозаик Сергей Вольф, ценивший только Кафку и Джойса, и тот придумал песенку: «Ракетная игрушка взлетает в небеса, нам жить с тобой, подружка, осталось полчаса». Пытался придумывать песни и Леонид Агеев, но у него они почему-то не получались. Сочиняла песенки и жена серьезного прозаика Володи Марамзина, и брат Ефима Григорьевича Эткинда Марк, написавший в шестидесятые годы, в частности, на мотив «Кирпичиков» песенку об израильско-египетском конфликте «На Синайском том полуострове, где лежит государство Израиль, положение очень острое, потому что воинственный край».