След в пустыне
Шрифт:
— Спасибо. Больше провожать не нужно…
Ветер выжимал из глаз слезы, парусом надувал гимнастерку, метался в ветвях, сбивая на землю шишки и сучья. По-прежнему мчались облака, и казалось, что сосны валятся им навстречу, снова выпрямляются и машут верхушками в ту сторону, куда ушла Анна.
Через несколько дней Куранов уехал в действующую армию.
Все это настолько ярко всплыло в памяти, будто произошло совсем недавно.
Он сидел на песчаном пляже и смотрел, как одна за другой накатывают на берег волны, такие же, как и тринадцать
Фотография Анны под плексигласом на крышке портсигара хорошо сохранилась. Сам портсигар был сделан умело, без грубых узоров, какие обычно выковыривали солдаты на своих котелках и табакерках. Ниже ободка, удерживающего фотографию, были выгравированы едва заметные буквы «А.» и «М.» и дата — двадцатое сентября сорок четвертого года.
Когда Куранов ехал сюда, то представлял, что поговорит с Анной обязательно на берегу моря, там, где она впервые увидела Горнового. Но все произошло проще. Дойдя по тропинке до бывшего «филиала госпиталя», Куранов постучал в дверь и, когда Анна вышла, сказал:
— Я должен передать вам эту вещь…
Анна взяла из его рук портсигар и стиснула так, что побелели пальцы. Она словно ждала чуда, ждала, что вслед за портсигаром появится и сам, радостный и оживленный лейтенант Горновой.
— Как неожиданно… — проговорила она. — Вы служили с ним? Когда вы видели его в последний раз?
— Тогда же, когда и вы, там, на пристани, — кивнул Куранов в сторону причала и подумал: «Не с этой вестью я хотел бы к тебе приехать».
Анна, будто что-то припоминая, окинула Куранова быстрым взглядом. Видно, только сейчас она узнала его.
— Я вам расскажу, как попал ко мне этот портсигар, — проговорил Куранов.
— В прошлом году мне пришлось лечь в хирургическое отделение: открылась рана. Было это на Камчатке… На соседней койке оказался бывший моряк, работает он сейчас в промысловой бригаде, ходит на Командорские острова за морскими котиками.
В первый же день я увидел у него портсигар. Сначала он не хотел мне ничего объяснять. Я рассказал ему о лейтенанте, о вас… Сказал, что меня переводят в Прибалтику и я обязательно вас найду. Он долго молчал, курил, потом ответил: «Это самая дорогая для меня память. Только по справедливости, верно, надо ей передать».
Анна, не глядя на Куранова, молча слушала.
— Через месяц после того как ушел отсюда, лейтенант принял корабль, тоже «большой охотник». Человек, передавший мне портсигар, служил на этом «охотнике» боцманом. Поздней осенью два наших корабля вышли в море на свободный поиск. Настигли немецкую подводную лодку, завязали бой. На помощь подлодке немцы выслали свои корабли. «Охотник» Горнового не мог выйти из боя: носовой отсек был затоплен, машина не работала. Лейтенант отдал приказ уцелевшим перейти на другой корабль и уходить, сам до последнего снаряда прикрывал их отступление…
Куранов замолчал. С застывшим выражением лица стояла Анна, глядя куда-то в сторону моря. Неподалеку играли на отмели дети, громкий смех и визг наполняли воздух. За детьми бегал щенок с тоненьким, веревочкой, хвостом, ловил всех за пятки, лаял и ошалело лакал морскую воду.
— Может, я не должен был это говорить, — пробормотал Куранов. Ему показалось, что Анна вот-вот упадет, такое белое у нее было лицо.
— Нет, — ответила она, — вы должны были передать, все равно больнее не будет… Ну, а вы? Как воевали, как живете?
В сущности Куранов затем и приехал, чтоб рассказать о себе. Он мог сказать, что воевал честно и недаром получил Золотую Звезду Героя. И во всем, что бы он ни делал, был Горновой, был с ним каждый день, каждый час, навсегда вошел в его жизнь.
Но в этом вопросе Анны: «А как вы?» — он чувствовал горечь: «Вот ты, Куранов, жив, а Горновой погиб…»
— Ну, что я, — сказал Куранов, пожимая плечами, — воевал, как все, после войны служил на Камчатке, теперь перевели опять сюда…
— Женаты? — спросила Анна.
Куранов секунду молчал.
Как сказать ей, что жена не стала ему другом, что все эти годы он не мог забыть Анну и мечтал встретиться с ней? Да и можно ли говорить это сейчас, когда Анна, казалось, думала: «У тебя есть семья, а у меня ее нет, потому что нет Горнового. Разве это справедливо?»
— Женат… — нехотя ответил Куранов. Совсем иначе представлял он себе разговор с ней. Анна была сейчас такая же чужая, как и тогда, много лет назад.
— И дети есть?
— Дочка, — ответил Куранов и неожиданно улыбнулся.
Эта невольная улыбка как будто смягчила Анну.
— Не знаю, согласитесь ли вы со мной, — проговорила она, — но я все же скажу. Есть люди, которые, хотят этого или не хотят, направляют жизнь других…
Куранов насторожился: Анна как будто читала его мысли.
— Тот, кто хотя бы раз встретился с таким человеком, становится сильнее и душевно богаче на всю жизнь. Сравнивая себя с ним, знаешь, как поступить в самую трудную минуту. И никто — слышите? — никто и никогда не сможет заменить его собой.
Анна замолчала, потом добавила:
— Может быть, я тоже не должна это говорить. Но так лучше… И не грустите: у вас есть все, чтобы считать себя счастливым.
КАЗБЕК, НА ПОСТ!
Над вершинами сосен с ревом пронесся «мессершмитт», за ним, блеснув металлом на солнце, — два истребителя. Где-то рядом ухнула сброшенная «мессером» бомба.