Следопыт, или На берегах Онтарио
Шрифт:
Произнося последние слова, моряк тихонько наступил сержанту на ногу и подтолкнул локтем проводника, в то же время подмигивая, хотя последнего знака никто в темноте не заметил.
— Это стало известно потому, что на другой день Змей нашел их след — офицерского сапога и мокасина И утром один из наших охотников видел лодку, которая шла по направлению к Фронтенаку.
— А скажи, Джаспер, след вел к крепости? — спросил Следопыт с виноватым и покорным видом школьника, получившего выговор. — След вел к крепости, парень?
— Кажется, нет, хотя на другом берегу реки его не обнаружили. След вел к восточной оконечности берега, у самого устья реки, откуда хорошо видно, что делается в гавани, но на другом берегу реки не удалось его найти.
— А почему же вы сразу не подняли якорь и не пустились за ними в погоню, мастер Джаспер? — спросил Кэп. — Во вторник утром дул свежий ветер; при таком ветре куттер мог бы свободно делать девять узлов — Это, может быть, и хорошо на океане, мастер Кэп, — вставил Следопыт, — но никак не здесь. На
— При чем тут следы, если добычу, как говорит Джаспер, то есть лодку, можно было видеть с палубы? Будь этих ваших мингов и французов даже два десятка, ничего бы им не помогло, если бы у них в кильватере было доброе судно английской постройки. Бьюсь об заклад, мастер Пресная Вода, если бы вы позвали меня в тот вторник, мы бы догнали этих негодяев.
— Осмелюсь заметить, мастер Кэп, что хотя совет такого старого моряка, как вы, не повредил бы такому молодому матросу, как я, но гнаться за пирогой — дело долгое и безнадежное.
— Надо только прижать ее к берегу!
— К берегу, мастер Кэп! Вы совсем не знакомы с нашей озерной навигацией, если предполагаете, что пирогу легко прижать к берегу. Как только эти продувные бестии видят, что им приходится туго, они гребут прямо против ветра. Вы и оглянуться не успеете, как отстанете от них на милю или две.
— Уж не хотите ли вы уверить меня, мастер Джаспер, что найдется смельчак, который не побоится выйти при ветре на озеро в такой ореховой скорлупе?
— Мне часто приходилось переправляться в пироге через Онтарио даже при изрядном шторме. Если умело ею управлять, это самая надежная лодка на свете, Кэп отвел своего зятя и Следопыта в сторону и стал им доказывать, что сообщение Джаспера о шпионах не что иное, как «обстоятельство», и притом важное «обстоятельство», заслуживающее тщательного расследования, а что касается его мнения о пирогах, так оно малоубедительно и смахивает на желание запугать слушателей. По мнению Кэпа, Джаспер слишком уверенно говорил о том, кто такие эти люди, высадившиеся на берег, и это явно доказывает, что он знает о них больше, чем можно было заключить по их следам. А мокасины, говорив Кэп, здесь носят не только индейцы — он и сам купил себе пару; сапоги же, надо заметить, вовсе не всегда на ногах у солдат. Хотя эти логические доводы, посыпавшиеся на него градом, и не вполне убедили сержанта, все же они произвели на него немалое впечатление. Ему и самому показалось несколько странным, что так близко от крепости были обнаружены шпионы, а он ничего не знал об этом; он считал, что такого рода сведения не имеют отношения к прямым обязанностям Джаспера. Правда, раз или два «Резвый» посылали на другой берег озера высаживать там или забирать оттуда лазутчиков, но, насколько было известно сержанту, роль Джаспера была при этом весьма второстепенной командир куттера, совершая рейсы туда и обратно, так же как любой посторонний, не знал, с какой целью отправлялись эти люди. Кроме того, сержант не понимал, почему из всех присутствующих о появлении шпионов знал один только Джаспер. Следопыт смотрел на дело совсем иначе. С присущей ему скромностью он упрекал себя в пренебрежении к своим обязанностям, и осведомленность, отсутствие которой он вменял в вину себе как разведчику, почитал скорее заслугой Джаспера. Он не видел ничего удивительного в том, что Джаспер знал о рассказанных им происшествиях, но считал необычным, если не сказать позорным для себя, что только сейчас впервые сам о них услышал.
— Что до мокасинов, мастер Кэп, — сказал он, воспользовавшись наступившей короткой паузой, — это верно, их носят и бледнолицые и краснокожие, но след, оставленный ими на земле, никогда не бывает одинаковым. Наметанный глаз лесного жителя всегда отличит след индейца от следа белого человека, все равно, оставлен ли он сапогом или мокасином. Чтобы доказать предательство Джаспера, нужна более веская улика.
— Но вы допускаете, Следопыт, что на свете бывают предатели? — вполне рассудительно вставил Кэп.
— Никогда не приходилось мне видеть честного минга; ни один из них не устоит от искушения совершить предательство. Мне кажется, у них какой-то особый дар обманывать, и порой я думаю, что их за это надо скорее жалеть, чем преследовать.
— Почему же не допустить, что у Джаспера такая же слабость? Человек есть человек, а как жалка бывает иногда человеческая натура, я знаю по опыту; по крайней мере, я сужу об этом по своей собственной натуре.
Так завязался еще один долгий и бессвязный разговор, в котором вопрос о виновности и невиновности Джаспера подвергся всестороннему обсуждению; в конце концов сержант и его шурин пришли к убеждению в виновности Джаспера, а их собеседник все более рьяно защищал обвиняемого и еще больше утвердился во мнении, что его друг несправедливо заподозрен в измене Все это вполне в порядке вещей, ибо нет более верного пути к достижению определенного взгляда, чем начать его отстаивать; и наиболее упорные наши заблуждения — это именно те, которые рождаются в споре, когда мы, как нам казалось, старались найти истину, а на самом деле только подкрепляли своими доводами собственные предубеждения. Под конец сержант уже был склонен брать под сомнение любое действие молодого матроса и, подобно своему родственнику, стал рассматривать осведомленность Джаспера а вопросе о шпионах как «обстоятельство», ибо эта область,
Пока этот вопрос обсуждался на корме, Мэйбл молча сидела у трапа. Лейтенант Мгор ушел вниз, чтобы позаботиться о своих удобствах, а Джаспер, скрестив руки, стоял невдалеке; его взгляд, блуждая, переходил от парусов к облакам, от облаков — к более темным очертаниям берега, от берегов — к озеру и опять к парусам. Наши героиня тоже углубилась в свои мысли. Волнения, пережитые ею во время путешествия, события, которыми был отмечен день ее приезда в крепость, встреча с отцом, который был ей, в сущности, чужим человеком, необычность ее положения в гарнизоне и нынешнее плавание — все это длинной вереницей проходило перед ее мысленным взором и, казалось ей, тянулось уже долгие месяцы. Ей с трудом верилось, что она так недавно покинула город и цивилизованную жизнь; в особенности ее удивляло, что события, которые разыгрались, когда они спускались по Осуиго, так быстро потускнели в ее памяти. Мэйбл, по своей неопытности, не сознавала, что обилие новых впечатлений как бы ускоряет для нас течение времени и что, при быстрой их смене во время путешествия, незначительные эпизоды вырастают в события; она старалась восстановить в памяти даты и дни, желая убедиться в том, что она знакома с Джаспером, Следопытом и даже со своим родным отцом лишь немногим более двух недель. Мэйбл была девушкой, скорее обладавшей добрым сердцем, чем способностью анализировать, хотя отнюдь не была лишена и этой способности, и поэтому не могла отдать себе отчет в своих чувствах к людям, которые так недавно были для нее чужими. Она не привыкла раздумывать над своими переживаниями и не понимала их характера. Но до сих пор ее чистая душа была свободна от губительного недоверия, и она ни в чем дурном не подозревала своих поклонников. И меньше всего ей могла прийти в голову мысль о том, что кто-то из ее спутников был предателем, изменившим королю и отечеству.
Для Америки описываемой нами поры была примечательна необыкновенная приверженность к немецкому семейству, владевшему тогда английским троном note 26 , ибо, как это вообще бывает, добродетели и совершенства, в восхвалении которых вблизи трона легко угадывают заведомую лесть, на расстоянии, в колониях, принимаются легковерными и невежественными людьми за чистую монету и превращаются в их политические убеждения.
В наши дни эта истина столь же неоспорима в отношении «достижений республики», как прежде в отношении отдаленных правителей, чьи совершенства было всегда безопасно превозносить, и было опасно порицать их за недостатки, ибо это считалось изменой. Вследствие такого ограничения свободы взглядов общественное мнение целиком зависело от нечестных политиканов, и широкая публика, которая гордилась своими успехами и познаниями, получала сведения обо всем, что затрагивает интересы власть имущих, из вторых рук, причем от людей, послушных воле тех, кто вершит дела из-за кулис.
Note26
В Англии с 1714 года правила немецкая династия Ганноверов. Английский король Георг II (1727 — 1760), о котором здесь идет речь, так же как и его отец, Георг I, был одновременно и королем германского государства Ганновер.
Хотя и теснимые французами, которые, используя в качестве союзников индейцев, возводили в те времена свои крепости и поселения вокруг английских колоний, американцы едва ли любили англичан больше, чем они ненавидели французов. И люди, жившие в то время, вероятно, сочли бы совершенно немыслимым союз, заключенный спустя каких-нибудь двадцать лет между американскими подданными британской короны и ее исконными соперниками. Одним словом, в колониях мнения так же утрируются, как и моды; и если преданность короне представляла собой в Лондоне лишь один из видов политической игры, то в Нью-Йорке она вырастала в такую непоколебимую веру, что, казалось, могла бы двигать горами. По этим причинам недовольство было там редким явлением, а измена короне, да еще в пользу Франции или французов, была в глазах жителей колоний чудовищным злодеянием. Мэйбл никак не могла заподозрить Джаспера как раз в том преступлении, в котором его тайно обвинили; и если окружавших ее людей терзали муки сомнения, то она, напротив, была полна безграничного доверия. Никакие нашептывания пока еще не достигли ее слуха и не поколебали той веры в честность молодого матроса, которой она прониклась с первой минуты их знакомства, а ее собственный разум никогда не внушил бы ей подобной мысли. Картины прошлого и настоящего, быстро сменявшиеся в ее живом воображении, были совершенно безоблачны, и ничто не бросало тени на человека, к которому она чувствовала влечение. Еще около четверти часа она сидела в задумчивости; все вокруг нее было полно ничем не омраченного покоя.
Прекрасная осенняя ночь еще усиливала те чувства, которые внушает молодым, здоровым и счастливым людям новизна впечатлений. Было тепло, что в этих краях не всегда бывает даже летом, а легкие струи воздуха, повеявшие с берега, несли с собой прохладу и аромат лесов. Ветер, хотя и не сильный, весело гнал «Резвый» вперед и не позволял капитану ослаблять внимание — ведь в темноте всегда чувствуешь себя менее уверенно. Однако Джаспер был, по-видимому, в хорошем настроении, если судить по нескольким словам, которыми он перекинулся с Мэйбл.