Следопыт
Шрифт:
Богатства этой семьи, хотя и сильно уменьшившиеся, все же были несметны даже и в начале настоящего столетия, когда разразилась наконец так долго подготавливавшаяся война за независимость Мексики.
Графы Гуайтимотцин, Монтесума и Кортес — или, короче, просто графы Кортес — уже лет пятьдесят как избрали постоянным местом своего пребывания провинцию Гуанауато, местность между горами Пеньямилиара и Долорес, ныне Идальгос. Здесь, на одинаковом расстоянии как от того, так и от другого города, графы Кортес имели — да и теперь еще имеют — громадную асиенду, великолепно укрепленную и чрезвычайно богатую оружием, снарядами и провиантом всякого рода. Асиенда эта носит название дель-Парайсо; это великолепное жилище, более
Граф де Кортес, бывший в то время главой этой семьи и старшим представителем знаменитого рода был человек большого ума и обширных познаний и, как все его предки, питал горячую любовь ко всему мексиканскому народу. Он много путешествовал по Европе, несколько лет прожил во Франции, в самом Париже, этом центре всяких высоких идей.
Он был свидетелем пробуждения народа в 1789 году, был другом величайших людей, которым суждено было создать новый мир на нерушимых основах. Вслед за тем он был отозван в Испанию по приказу короля, но и сюда он унес в сердце своем страстное желание видеть свой народ свободным, а родину освобожденной от унизительного ига и владычества чужеземцев.
В то время, о котором идет речь, граф Кортес был в полном расцвете сил и умственного развития; ему было около сорока лет, роста он был высокого, прекрасно сложенный и изящный. Широкий и высокий лоб его обрамляли густые пряди шелковистых, черных, как смоль, волос, ниспадавших крупными кольцами на плечи; прекрасные черты его лица отличались особенной чистотой и красотой линий, а также чрезвычайной подвижностью и выразительностью, свойственной южанам. Большие прекрасные глаза темно-синего цвета часто казались черными и порой делались до того проницательными, что человек, на которого обращался взгляд этих глаз, невольно чувствовал перед ним смущение и робость. Граф носил слегка приподнятые кверху и закрученные по-кастильски усы и довольно длинную бородку-эспаньолку, скрывавшую отчасти подбородок, немного широкий.
На вид граф казался много моложе своих лет и во всех отношениях был до крайности привлекательным мужчиной. Он женился, будучи очень молодым, и рано потерял горячо любимую жену; но, несмотря на это раннее вдовство, дал себе слово не жениться вторично и всецело посвятил себя воспитанию своих детей. Их было двое, мальчик и девочка; рождение последней стоило жизни ее матери.
За несколько лет до начала этого рассказа граф из сожаления приютил в своем доме одного из потомков младшей линии Кортесов, который, вследствие всякого рода излишеств и распутной бурной жизни, разорился до рубашки и был ужасно счастлив, что заручился таким покровителем, без которого ему приходилось положительно умирать с голоду.
Человек этот также имел жену, но детей не имел; по приглашению владельца, он поселился со всей своей семьей на асиенде дель-Парайсо.
Этот Кортес был человек еще молодой и мог бы быть назван красавцем, если бы бурно проведенная юность, разврат и всякие излишества не наложили на него свою позорную печать, а взгляд его лукавых, бегающих глаз придавал ему некоторое сходство с хищной птицей, избегающей света и чувствующей себя спокойной только во тьме. Однако, это был человек развитой, образованный, с вкрадчивыми манерами, весьма находчивый и остроумный, могущий дать толковый и разумный совет и умевший быть полезным, где считал это нужным.
Граф не уважал этого человека за его прежние поступки, но так как теперь он вел себя безукоризненно, как казалось, навсегда отказался от дурных склонностей и привычек, и не раз оказывал графу довольно серьезные услуги, проявляя свою безграничную благодарность и признательность графу за сделанное ему добро, то последний в конце концов стал мало-помалу свыкаться с ним и даже, в некоторых случаях своей жизни, оказал ему серьезное доверие, которое тот отнюдь не употребил во зло, что значительно послужило ему на пользу и упрочило его положение в семье благодетеля.
Только двое из окружающих графа не были введены в обман этим двуличным человеком: то был один знатного рода испанский дворянин, дальний родственник князя, и некий индеец, выросший и воспитанный в семье графа, его молочный брат, любивший его братской любовью.
— Вы знаете, дорогой сашем, — прервал свой рассказ асиендадо, обращаясь к Твердой Руке, — кто был этот родовитый испанец?
— Да, это был мой отец, который вследствие серьезных семейных обстоятельств покинул отчий дом и сделался сашемом одного индейского племени, усвоив все нравы и обычаи этого народа. А другое лицо, о котором вы только что упомянули, — были вы сами, дорогой дон Порфирио! — ответил Твердая Рука.
— Святая правда, но только позвольте мне продолжать говорить о себе в третьем лице: это будет значительно удобнее.
— Прекрасно, как вам будет угодно! — отозвался дон Торрибио.
— Итак, я продолжаю! — сказал асиендадо. — Эти двое людей внимательно следили за тем человеком, но последний, угадав их недоброжелательство и недоверие к себе, вел так ловко и так искусно свои дела, что они ни в чем не могли подстеречь его.
Прошло несколько лет, в течении которых не случилось ничего такого, о чем бы стоило упоминать. Политический горизонт темнел с часу на час, неудовольствие в народе все возрастало; восстание казалось неизбежным. Я не стану говорить о всех причинах, вызвавших войну за независимость: все эти события еще слишком свежи в памяти каждого, чтобы опять напоминать о них.
За последнее время граф сблизился с пятью людьми, которым суждено было играть впоследствии видную роль в революционной драме. Это были: дон Мигель Идальго-и-Костилья, священник маленького городка Долорес, дон Игнасио Альенде, дон Мануэль Алдама, дон Хосе Абасола — все трое креолы, состоявшие капитанами в одном из полков, расположенных в качестве гарнизона в Гуанауато, — и, наконец, дон Мигель Домингес, коррехидор города Керетаро. Эти пять человек, имена которых вскоре стали известными всем и каждому, были люди очень образованные, с умом деятельным и предприимчивым, одаренные большой энергией и горячо любившие свою родину.
Они собирались почти каждый вечер на асиенде дель-Парайсо. Граф сообщал им разные политические известия, давал читать различные сочинения, привезенные им из Европы, доставлял им деньги на покупку оружия и снарядов; он возбуждал в них энтузиазм всеми возможными средствами и старался вселить в их сердца такую же страстную жажду свободы и независимости родной страны, какой была полна его собственная душа.
О заговоре было, однако, донесено мексиканским властям; многие из заговорщиков, в том числе и дон Мигель Домингес, были схвачены и арестованы. Тогда Идальго, не видя более надобности скрываться и опасаясь, что и его арестуют, решил выступить открыто. Шестнадцатого сентября 1810 года, призвав своих прихожан горячей, вдохновенной проповедью к восстанию, он поднял знамя мексиканской независимости. Этот неслыханно смелый поступок положительно ошеломил испанцев. Население всей страны было так прекрасно подготовлено, а все распоряжения так удачны, что менее чем в одни сутки Идальго очутился во главе целой армии инсургентов.