Следователь особого отдела

Вучетич Виктор Евгеньевич

Рогов закончил рассказ о давнем теперь уже разговоре с Тыльнером и неспешно закурил.

— Да-а… — протянул назидательно Дзукаев. — Совсем хорошо, когда человек много знает… — И сменил тему: — Задержанного видел, Сандро? Настоящий бык… бугай. Наверно, уголовник какой-нибудь, по твоей части…

— Думаю, что не уголовник, — возразил Саша.

— Почему так думаешь? — поинтересовался майор. — А я татуировку его видел.

— Он подошел к концу обыска, когда этот тип уже одевался, — заметил Дубинский.

— Ну и что татуировка? — майор рукой остановил Виктора. — Давай, Сандро, что она тебе показала?

— Да ничего особенного, — Рогов пожал плечами. — Я его спросил: “Где вышивался?” А он смотрит, как баран на новые ворота, и молчит. Значения этого слова, видно, не знает. А “вышивка”, между прочим, бывает разная и может много рассказать. Где сидел, например, за что и так далее. У “мокрушников” — убийц я видел на внутренней стороне локтя такую татуировку: цветок — лилия там или роза, проткнутая кинжалом. Или еще уголовная “вышивка” — это когда на пальцах четыре буквы: “слон”. Расшифровывается просто: смерть легавым от ножа. Бывает еще у тех, кто срок имел, на плече такая картинка: черт с мешком, а на мешке заплатка в виде решетки. Это значит: было счастье, да черти унесли. Много есть всякого. А вот у нашего бугая простая наколка: “Не забуду мать родную”. Это — детдомовская. Поэтому, думаю, не уголовник он. В том смысле, что не сидел… И еще одно соображение. У воров тоже есть своя, прямо скажем, своеобразная этика. Они, к примеру, не могут менять специфики своей “работы” без разрешения “схода”. Я уже говорил, что у них есть свои “авторитеты”, — воры “в законе”. Так вот, с началом войны многие эти “авторитеты” заявили, что сейчас воровать — подлость, и даже в армию ушли. Осталась, как они говорят, “шобла”, мелочь. Мелочовкой же этот бугай заниматься вряд ли будет. Хотя всякое случалось. Тут другое, он может быть завязан на немцах. В полиции, в карательных органах. Там такой зверюга вполне пригоден. И свидетели по этой части наверняка найдутся. Стоит поискать. А искать его связи среди уголовников, считаю, просто трата времени. “Вышивка”-то примитив. — Саша щелчком выбросил в окно замысловато изогнутый окурок.

— Видали? — Дзукаев поднял кверху указательный па­лец. — Большая наука. Совсем замечательно с ученым человеком де­ло иметь.

Все рассмеялись.

— Слушай, тамада наш родненький, ты ж на сторону не от­вле­кайся! Такую удачу зараз отметить надо! — Бурко округлил рот и залихватски защелкал себя пальцем по кадыку, издавая зву­ки наполняемого стакана.

— Вах, Вася, у тебя один сплошной праздник в душе! Та­кой похожий звук показал. Ладно, джигиты, праздник от нас не уй­дет. А пока давайте вернемся к делу. С тебя и начнем, Сандро, — Дзукаев повернулся к Рогову. — Докладывай

Рогов вынул из своей полевой сумки несколько мелко ис­пи­санных листков бумаги.

— Раненого нашел, товарищ майор, — начал он. — В очень тяжелом состоянии. Много крови потерял. Вот, читаю: “Сми­ренко Иван Трофимович, восемьдесят седьмого года, бес­пар­тийный, местный”, — далее адрес, это его разрушенного до­ма… — одинокий, дочь с двумя детьми в эвакуации, работал в же­лезнодорожных мастерских. Слеса­рем. Не мог дождаться, ког­да фашист уйдет. Думал найти хоть что-то из домашнего скарба, об­менять на еду, жить-то надо. Никого не видел. Ногой, говорит, от­бросил камень — и взрыв. Как в госпитале оказался, может только догадываться. Дай бог, чтоб повезло, обе ноги ам­пу­ти­ро­ва­ны до колен, осколочные ранения рук и груди. Собственных ча­сов не имеет, но, по его мнению, взрыв был где-то около полуд­ня. Подвал был у Смиренко под ногами, но он и не пред­по­ла­гал, что там все цело да еще кто-то мог бы прятаться.

Рогов перевернул лист, отложил в сторону.

— Пошли дальше. Младший лейтенант медицинской службы Зыкова Татьяна Григорьевна, моя землячка, москвичка… Вот бы с ней после войны встретиться, — вздохнул неожиданно Саша. — Вся биография и характер на лице. Умница, прелесть девушка. Она на месте первую помощь оказывала, жгуты там, перевязка. Запомнила двоих саперов, назвала своих санитаров — Ниязова и Стишкина, и был еще один неизвестный. Первые четверо ничего существенного не добавили, товарищ майор Посторонних не видели. Протоколы — тут, — Рогов слегка прихлопнул по листам бумаги и взял самый нижний из них. — Теперь неизвестный. С этим пришлось потрудиться. В смысле — побегать. Итак, — он оглядел всех и стал скороговоркой читать: — “Червинский Илья Станиславович, шестьдесят три года, беспартийный, в прошлом — управляющий городской аптекой, в недавнем прошлом — врач в партизанском отряде “За Родину!”, командиром которого был Антон Ильич Елецкий, или просто товарищ Антон…”

“Антон, — отметил про себя Дзукаев, — знакомое имя… А-а, это бабушка Савелова упоминала о нем. Партизанский командир… Вот откуда знаю”.

— Комиссар — Александр Серафимович Завгородний, сейчас он секретарь райкома здесь, в городе. Так… Старик насажден партизанской медалью. И вот теперь самое главное: видел, товарищ майор, убегающего человека, минуты три–четыре спустя после взрыва. Червинский оказался случайным свидетелем, просто проходил мимо. Неизвестный… читаю: “Выскочил откуда-то из-под земли и убегал, оглядываясь, в глубь развалин, бежал, несмотря на мой крик: “Куда? Там же мины!” Был он крупный, видимо, высокого роста, в пиджаке и сапогах. Бородатый”. Все. Когда появились саперы, Червинский пошел за ними следом, считая, что сумеет оказать посильную помощь. Раненый уже не кричал. Он вообще не кричал. Только после взрыва. Помощь раненому оказана через двадцать минут, то есть в двенадцать тридцать. Время совпадает. И последнее, у Червинского сильная дальнозоркость. Тою, кто убегал в развалины, он не знает, но при встрече узнать смо­жет. Тут его адрес и все прочее.

Дзукаев восхищенно посмотрел на Рогова и прищелкнул языком.

— Орел! Настоящий горный орел! В награду мы женим тебя на прекрасной Татьяне Зыковой! Как, джигиты? Ведь нашел, а?

В дверь постучали. Появился сержант, козырнул.

— Майора Дзукаева к полковнику Федорову.

— Бегу! Оставайтесь тут! Умница, Сандро!

Полковник сидел за столом, углубившись в чтение до­кументов. Он рукой показал майору садиться и продолжал читать. Наконец перевернул последний лист, откинулся на спинку стула и потер ладонями виски.

— Отдохнул? Все, за работу… — он сделал короткую паузу. — Итак, рация у нас. Радиста ты взял или кого другого, надо выяснять и доказывать. В любом случае тебе приказано объявить благодарность. Что я и делаю. — Пол­ковник встал и пожал тоже поднявшемуся Дзукаеву руку, кивнул на левую: — Болит?

— Пустяки, уже забыл.

— Отлично. Садись. По твоей удачной подсказке радиопередачи расшифрованы. Первая — о передвижении наших войск с указанием ряда частей, количества техники. Из чего можно сделать вывод, что сведения собирал человек не случайный. Позывные радиста — РТ, похоже, радист Тарантаев или что-то иное. Вторая, самая короткая передача — только вызов и позывные радиста. Больше ничего не успел передать. Прервался.

— На корпусе рации, товарищ полковник, небольшие вмятины от ударов камней. По свидетельству пострадавшего от мины, взрыв произошел около полудня. Это совпадает с временем передачи.

— Вот так, — Федоров многозначительно посмотрел на майора. — А третья — ты оказался прав — об отсутствии питания и неисправности рации… Дальше. Сегодня ночью, в час сорок, в районе Селихова, это в тридцати километрах восточнее, наши засекли и сбили “Юнкерс-52”. Самолет упал и сгорел вместе с экипажем. Но… машина, как ты понимаешь, транспортная, поэтому предполагается выброска парашютистов. Этим вопросом уже занимаются. С раннего утра дано указание войскам НК. ВД прочесать селиховский лесной массив. Пока мы не знаем, кто выброшен: обычная диверсионная группа или связник к радисту. Поиск пока­жет. А теперь рассказывай о раненом.

— Раненый, товарищ полковник, пустой номер. Но Рогов — настоящий ас. Нашел свидетеля. Это партизанский врач Червинский, который видел в развалинах сразу после взрыва бегущего человека, похожего по описанию на Тарантаева.

— Тогда так. Ты начинай сам с этим Тарантаевым. Дубинский тебе в помощь, а Рогова немедленно на поиск па­рашютистов. Бурко пока не трогаем, пусть готовится к переезду. Не возражаешь?

— К какому переезду, товарищ полковник? — встревожился Дзукаев.

— Жду приказа о передислокации. Все понятно? Вот почему и времени у тебя нет. Свободен.